А. П. Гусев,
n_gap@rambler.ru
юрисконсульт ЗАО "Центральная районная аптека No 58", автор книги "Все о квартирном вопросе".

На протяжении последних десятилетий идея гражданского общества, а также связанные с ней понятия, термины и лозунги приобрели огромное общественно-политические значение во всем мире, в особенности, мире пост-коммунистическом. Они существенным образом изменили современную политическую культуру, обогатили язык политических дискуссий.

Отечественная литература, посвященная истолкованию данной проблематики, обширна [См.: Белокурова]. Однако знакомство с ней обнаруживает одно обстоятельство: в ней, как нам кажется, не находит должного места внимание к целостному, систематическому восприятию данного концептуального поля. Как правило, авторы, исходя из особенностей своих научных или идеологических интересов, акцентируют то или иное видение гражданского общества. Данная работа рассматривается автором как попытка систематического описания данного теоретического (философско-теоретического) дискурса в том виде, в каком он сложился в период между серединой 70-х годов XX века и началом XXI столетия.

Возрождение идеи гражданского общества

«Возрождение⁰⁰¹ » идеи гражданского общества исторически связано с разложением коммунистических режимов в Восточной Европе, признаки которого все более отчетливо стали проявляться с середины 70-х годов XX века. Произошло это в среде антиправительственной оппозиции, сложившейся в Польше⁰⁰² , а также в Чехословакии и Венгрии. Оппозиционно настроенные интеллектуалы в странах советского блока были убеждены в бесперспективности и деструктивном характере тоталитарного диктата, осуществляемого коммунистическим государством по отношению к обществу. Вместе с тем, учитывая неудачный опыт антикоммунистического сопротивления, представленного попыткой открытого восстания, инициированного «снизу» (Венгрия, 1956), и реформаторской программой, выработанной «наверху» (Чехословакия, 1968), они полагали, что путь освобождения, ставящий задачу прямого государственного переустройства («политический» вариант) невозможен. Кроме того, опозиционеры считали, что и по существу, а не только из тактических соображений центр тяжести в процессе продвижения к более совершенному и справедливому порядку необходимо из области политической перенести в неполитическую сферу общественной жизни – в область гражданского общества, то есть в мир социального общения, который составлен из сетей гражданского взаимодействия (в рамах добровольных ассоциаций локальных сообществ, церковной организации и т.п.⁰⁰³ ) и скреплен культурой сотрудничества и общественного партнерства. Гражданское общество воспринималась как наиболее значимая в общественно-историческом отношении часть общей социетальной системы. Порядок, который должно было придти на смену тоталитарной организации, виделся как общество саморегулирующееся и самоорганизующееся на основе социального и политического взаимодействия свободных индивидов, а также на основе законов рыночной экономики.

Таким образом, основным мотивом в возрождении идеи гражданского общества становится протест против огосударствления общества, против чрезмерного разрастания роли и влияния государства в общественной системе. Наиболее очевидным примером такой «социетальной экспансии» государства явился тоталитарный этатизм коммунистического типа, а также другие формы авторитаризма. Однако это вовсе не означает, что за пределами систем коммунистической/пост-коммунистической (авторитарной/поставторитарной) политики проблематика гражданского общества оказалась неактуальной. Напротив, она была воспринята с большим интересом и включена в арсенал текущей общественно-политической дискуссии в США и Западной Европе, то есть в зонах «старой», устойчивой демократии. В результате, в европейском и американском общественно-политическом контексте сформировался сложноустроенный нормативный дискурс, организованный вокруг вопросов о должном положении государства в системе современного общества, а также о политическом значении сферы самодеятельной общественной активности и самоорганизации. Рассмотрим наиболее значимые его сегменты: варианты концепции, сложившиеся в рамках либеральной традиции, американского коммунитаризма, европейского неоконсерватизма и пост-марксизма.

Либеральный вариант гражданского общества и гражданской культуры

Для либеральной традиции идея гражданского общества не является новой. Представление о гражданском обществе было выработано еще в классическом английском либерализме (от Локка до Адама Смита и Фергюсона). Оно понималась как особая, независимая от государства сфера социально-экономического «партикуляризма» и публичной жизни, защищенная от государственного и иного произвола развитой правовой системой, предоставляющей гарантии фундаментальных прав и свобод. В этом контексте складывается новое представление о политическом измерении гражданственности. Оно не связано непосредственно с вовлеченностью индивида в деятельность политических институтов. Общество дистанцируется от правительства, хотя вовсе и не отказывается от политической роли. Публичный характер гражданского общества определяется политическим влиянием общественного мнения, которое формируется в этой среде (Taylor:222). .

Гражданское общество в раннелиберальном понимании этого явления отождествляется со слоем образованной публики, «цивилизованной» части общества. Именно «образованная публика» поддерживает особый тип гражданской культуры, необходимый для жизнеспособности публичного сообщества и для формирования общественного мнения о событиях социальной и политической жизни, и именно ее позиция преобразуется в институциональную логику правительственной деятельности. Культура гражданственности определяется как состояние «цивилизованности». Цивилизованность означает особое состояние сбалансированного взаимодействия таких сторон личности, которые, с одной стороны, характеризуют индивида как члена либерального сообщества (здравый смысл, то есть способность трезво, непредвзято воспринимать окружающий мир, терпимость, готовность к сотрудничеству и приверженность принципам равноправного партнерства), а с другой стороны, определяют его как автономную личность (стремление к творческому раскрытию личностного начала в индивидуальной форме и готовность к социально-культурным инновациям) [Seligson].

Таким образом, в классическом либерализме сложилось представление о необходимости присутствия в структуре общества автономной институциональной среды, которая выступает в качестве посредника между индивидом и государственной организацией и обусловливает характер их взаимодействия. Впоследствии идея гражданского общества ушла как бы на периферию либерального дискурса, уступив центральное положение вопросу об институциональной логике либерально-демократической политики. Поэтому в современном либерализме «возрожденная» концепция гражданского общества вызвала некоторое напряжение.

С одной стороны, она воспринималась как сформированный в меняющемся общественно-историческом контексте дискурсивный инструмент, позволяющий поддерживать и развивать классические для либерализма мотивы социального плюрализма, политической свободы, прав человека и автономии индивида по отношению к обществу [Gellner]. Но, с другой стороны, протест против традиционной политики в определенной степени затрагивал и сложившуюся в послевоенный период институциональную логику социальной и политической организации либеральных демократий. Конечно, либеральная демократия были затронуты далеко не в той степени, как господствующие в Европе на протяжении XX века этатистские проекты – коммунизм, фашизм и социал-демократия. Однако критика оказалась довольно чувствительной и требовала ответа.

Ответом стал довольно широкий в идейном отношении набор теоретических построений, отражающих состояние определенной поляризации, которая присуща любому идеологическому полю. Во-первых, следует различать круг теоретиков «основного направления», в рамках которого разработка современной концепции гражданского общества постепенно переносится из нормативного контекста в контекст аналитический (эмпирически ориентированный). Сторонники данного подхода стремятся к рассмотрению условий поддержания и самовоспроизведения сложившегося в «хорошо устроенном либеральном сообществе» (по выражению Рональда Дворкина) устойчивого институционального и социально-культурного порядка. Более подробно об аналитической перспективе мы будем говорить позднее. Во-вторых, существуют более радикальные теоретики, которые видят важнейшим проявлением «гражданственности добродетели» способность открыто противостоять социально-культурной и институциональной рутине общественного окружения. Такой нонконформистский протест будет оправдан в том случае, если сложившийся status quo требует корректировки. Необходимость корректировки определяется в соответствии с оценками, порождаемыми как рациональным социальным анализом, так и своеобразным инстинктом «цивилизованной гражданственности» [Meyer], который усваивается в атмосфере либерального сообщества и артикулируется в процессе личностного саморазвития. Наконец, в-третьих, мы можем также говорить о «либерально-консервативных» теоретиках, тяготеющих к формулам классического либерализма и выступающих с критикой эгалитарных мотивов, которые отчетливо звучат в либерализме современном [Cahoone].

Коммунитаристский проект

Начиная с 80-х годов, концепция гражданского общества стала привлекать все большее внимания политиков и политических теоретиков в США. Хотя и здесь описываемый ею общественный феномен имеет давнюю историю, а соответствующая терминология никогда полностью не исчезала из словаря американской политической дискуссии.

Происхождение концепции в американском культурно-историческом контексте связано с идеалом «республиканизма» (republicanism). Этот идеал коренится в представлении о гармоничной и насыщенной общественно-политической жизни раннеамериканских республик-коммун, то есть локальных сообществ, сформированных равноправными гражданами на основе самоуправления и общественной самоорганизации. Самоорганизация этих коммун в значительной степени поддерживалась особым типом гражданской культуры, который был в восторженных тонах описан А. де Токвилем. Демократическая культура этого типа отличалась чрезвычайно высоким уровнем практического освоения ценностей коммунального взаимодействия и партнерства, а также ценностей христианской морали. При этом, как это видится сторонникам коммунитаристского проекта, ценности коллективные (коммунитарные) преобладали над ценностями индивидуальными, и индивиды в этой атмосфере взаимного доверия и сотрудничества были готовы подчинять свои интересы интересам сообщества.

В XX веке коммунитаристский идеал, как казалось, остался в далеком прошлом. Индустриализация, развитие городов, рост социальной мобильности и централизация современной экономики привели к упадку традиционной республиканской гражданственности и распространению индивидуализма. Особую критику коммунитаристов вызывает та роль, которую в этом процессе играет современное американское государство – государство всеобщего благосостояния, формирование которого связывается с реализацией либеральной (нео-либеральной) общественно-политической программы. Такое государство создает систему социального обеспечения и в огромных масштабах практикует государственное регулирование/вмешательство в экономику и другие сферы общественной жизни. Оно подменяет собой горизонтальные общественные связи, подрывая, таким образом, основы самостоятельности и саморегуляции местных сообществ. На место горизонтальных связей оно устанавливает вертикально ориентированную систему патернализма, несущую угрозу культуре гражданского достоинства и социальной ответственности [Walzer 1980 и 1995, Eberly].

Критика неолиберальной модели государства всеобщего благосостояния находится в центре коммунитаристских построений. Наиболее радикальные авторы видят за его спиной призрак тоталитарной угрозы для американского общества. Средством решения этой проблемы выступает активизация гражданского общества, возрождение социально-политических оснований и культуры традиционного «республиканизма», восстановление морального комплекса «гражданской добродетели», основанного на принципах коммунального коллективизма и партнерства. Другая сторона морального измерения республиканской добродетели связана с критикой «деструктивного» комплекса идей либерального рационализма и индивидуализма.

Европейский неоконсерватизм

Схожий с коммунитаризмом неоконсервативный проект сформировался и в некоторых странах Западной Европы, например, в Германии [Cohen and Arato:42-46; Offe 1984 и 1985]. Здесь его предпосылкой также становится критика государства всеобщего благосостояния (в данном случае, его социал-демократической версии). Помимо экономической неэффективности данный курс имел целый ряд других негативных последствий. Во-первых, результатом продолжительного периода его доминирования стала эрозия традиционного общественного и культурного уклада. Во-вторых, произошло своего рода размывание политической легитимности западных обществ, как следствие интенсивного государственного манипулирования экономикой и социальной сферой. В условиях государства всеобщего благоденствия, как это виделось неоконсервативным теоретикам, политика насыщается этатистскими, авторитарными элементами. Это создает такую ситуацию, когда политическая организация оказывается изолированной от общества, что и ведет к утрате легитимности и ослаблению государства.

Идея гражданского общества здесь также была воспринята как способ преодоления общественного кризиса. Для европейских неоконсерваторов образцом гражданского общества стал экономический, социальный и культурный уклад традиционного рыночного общества, то есть европейский общественно-исторический порядок, предшествовавший порядку, сложившемуся в результате практической реализации проекта государства всеобщего благоденствия. Политика в этих новых условиях должна быть ограничена в своем влиянии на общество. Она также должна вернуть себе легитимность путем повышения уровня политической и социальной ответственности, а государство должно стать менее масштабным, но более сильным, то есть более эффективным. Впоследствии (уже в 90-е годы) именно вопрос об эмпирических условиях институциональной (административной) эффективности выходит в построениях неоконсервативных теоретиков на первый план, заслоняя отвлеченные социально-политические проекты более раннего периода [Offe 1997].

Пост-марксизм

Классический марксизм (вслед за Адамом Смитом и Гегелем) связывал происхождение гражданского общества с экономическим партикуляризмом общества периода коммерческого капитализма, пришедшего на смену феодально-аристократической патерналистской системе. Однако Маркс видел в нем не сферу индивидуальной свободы и автономии, а лишь внешнюю форму, прикрывающую объективно существующее в классовом обществе неравенство, несвободу и социально-экономическое отчуждение. В ходе исторически неизбежного перехода к обществу бесклассовому, в котором исчезнет неравенство и отчуждение, партикуляризм гражданского общества будет устранен вместе с государством [Baker, 5].

В период, предшествующий падению коммунизма в Европе, теоретики гражданского общества рассматривали марксизм в качестве своего прямого идеологического соперника. Более того, «возрожденная» идея гражданского общества в огромной степени способствовала тому, что марксизм в качестве действующей политической теории на исходе XX века потерпел своего рода интеллектуальное поражение. Если еще в 50-60-е годы реформаторские устремления были связаны с попытками возродить «аутентичный» марксизм, то четверть века спустя ситуация кардинальным образом изменилась – основой для реформаторских проектов стала идея гражданского общества. Марксистская программа общественных преобразований, основанная на революционном использовании государства, была практически повсеместно отвергнута во многом и потому, что результатом ее практической реализации стала катастрофическая маргинализация общества, уничтожение в нем сферы общественной самоорганизации и духа гражданственного взаимодействия.

Теоретики, работающие в русле постмарксистского проекта, предприняли попытки освоения идеи гражданского общества⁰⁰⁴ . В постмарксистском прочтении, оно видится как «возникающие в последнее время преимущественно неклассовые формы коллективного действия, осуществляемые в рамках [добровольных] ассоциаций, а также правовых и публичных институтов общества, которые выходят за рамки не только государства, но и за пределы капиталистической рыночной экономики» [Cohen J. and Arato, 2]. В центре внимания здесь находится, во-первых, рост влияния государственно-бюрократической машины в условиях государства всеобщего благоденствия и, во-вторых, угроза обществу со стороны централизованной экономики эпохи транснациональных корпораций и глобализации. Сторонники этого направления полагают, что и государственная бюрократия, и институциональная структура международной экономики глобального типа создают благоприятные условия для особой разновидности диктатуры, когда концентрация экономической мощи превращается в глобальную систему политического господства, по-новому, но не менее остро, ставящую проблему общественного неравенства и социального конфликта.

Такое прочтение существа происходящей в последние десятилетия эволюции мировой экономики и ее последствий является достаточно традиционным для марксисткой теории XX века. Внимания заслуживает перенос центра тяжести антикапиталистического движения в институциональную структуру гражданского общества. Это позволяет по-новому решить острую для марксистов проблему существенного изменения природы и внешних проявлений общественно-политической активности в условиях постиндустриального общества. Гражданская активность, формирующаяся в рамках «неклассовых форм коллективного действия», воспринимается здесь как возникающая в новых условиях замена социальным движениям эпохи классовой борьбы. Культура гражданственности в данном контексте складывается из сложного переплетения антикапиталистических и антимодернистских сантиментов на фоне радикальной критики государственных и надгосударственных институтов современного общества.

Гражданское общество, демократия и политика

В современном массовом сознании, в языке политических деклараций и дискуссий, а иногда даже в академических дискуссиях между понятиями «гражданское общество» и «демократия» не существует отчетливого разграничения. Часто эти термины воспринимаются как синонимы. Однако это не так. Гражданское общество – это феномен социальный, а демократия – феномен политический. Между ними существует отношения напряженного взаимодействия.

Концепция гражданского общества воспринимается как средство для уточнения и развития современной демократической теории. В связи с этим особое значение приобретает вопрос о том, способна ли осуществляемая «снизу» самоорганизация граждан обеспечить эффективное демократическое самоопределение, недостаток которого многими остро ощущается в последние десятилетия. Постановка этого вопроса критически направлена против институциональной логики эмпирических моделей демократии (прежде всего, элитистской модели), которые ограничивают масштабы политического (гражданского) участия в публичном сообществе, отводя ведущую роль в демократической политике государственным институтам. За эмпирически ориентированными подходами к пониманию современной демократии их критики (и не без основания) видят основоположения либеральной политической теории. Критики либерализма указывают на то, что готовность принести фундаментальные принципы демократии в жертву стабильности реально существующих политических систем угрожает будущему демократии.

Вместе с тем очевидно также и то, что не-либеральные нормативные проекты совершенствования демократии носят архаичный, либо утопический характер. Подвергая критике институциональную структуру современной демократической политики, они предлагают заменить ее формами политической организации, ориентированными на прямое политическое участие – такими как греческий полис или движения рабочего самоуправления (например, гильдейский социализм в Англии XIX века) [Patenam 1970]. Концепция гражданского общества, как полагают некоторые теоретики, позволяет говорить о решении проблем современной демократии не за счет радикальной ломки наличной институциональной структуры, а путем дополнения ее институтами гражданского взаимодействия, которые позволяют существенно расширить масштабы участия, не создавая угрозы политической и социальной дестабилизации общества.

Мы уже говорили о том, что первые восточно-европейские теоретики гражданского общества подчеркивали не-политическую ориентацию концепции. Их критика была направлена не только на огосударствление общественной жизни, но и вообще против чрезмерной ее политизации. Однако после 1990 года страны Восточной Европы вступили на путь перехода от авторитарных систем к системам демократическим. В этих условиях идеал общественного самоопределения в рамках ассоциативной сети гражданского взаимодействия столкнулся с новой, посткоммунистической реальностью, которая явилась принципиально иным фоном для постановки общественно-политических проблем. Основой новой проблематики общественного развития стала задача демократической консолидации, то есть построения жизнеспособной институциональной структуры либеральной демократии. В связи с этим концепция гражданского общества стала меняться. Произошло, по выражению Гидеона Бейкера, демократическое (и политическое) «приручение» гражданского общества.

Эта концептуальная эволюция выразилась в том, что центр тяжести данного теоретического дискурса стал смещаться из области дескриптивной (описательной и нормативной) в область аналитическую, то есть в сферу адаптации концепции к задачам эмпирически ориентированных исследований. Рассмотрение этой эволюции мы оставляем за рамками данного исследования.

Литература:

Белокурова Е.В. 2003. Концепция гражданского общества и современная российская политика – Политическая наука, No1.

Arato A. 1981. Civil Society Against the State: Poland, 1980-81 – Telos, #47

Baker G. 2002. Civil Society and Democratic Theory: Alternative Voices.

Cahoone L. 2002. Civil Society: Conservative Meaning of Liberal Politics.

Cohen J. and Arato A. 1992. Civil Society and Political Theory. MIT Press.

Eberly D. 2000. The Essential Civil Society Reader: Classic Essays in the American Civil Society Debate. Lanham, Md.: Rowman & Littlefield

Gellner E. 1994. Conditions of Liberty: Civil Society and Its Rivals. New York: Penguin

Keane J.

Meyer G. 2003. Civic Courage, or Why People Do (Not) Interfere in Social Conflicts. (Paper presented at CEU. March 20, 2003)

Offe K. 1984. Contradictions of the Welfare State. Cambridge, Mass: MIT Press

Offe K. 1985. Disorganized Capitalism. Cambridge, Mass: MIT Press

Offe C. 1997. Varieties of Transition: the East European and East German Experience. Cambridge, Mass.: MIT Press

Pateman C. 1970. Participation and Democratic Theory. Cambr., Mass.:

Seligman A. 1995. Animadversions upon Civil Society and Civic Virtue in the Last Decade of the Twentieth Century – Hall J., ed. Civil Society: Theory, History, Comparison. Cambridge : Polity Press

Taylor Ch. 1995. Philosophical Arguments. Cambridge, Mass.: Harvard University Press

Walzer M. 1980. Civility and Civic Virtue in Contemporaary America – Walzer M. Radical Principles: Reflections of an Unreconstructed Democrat. New York: Basic Books

Walzer M. 1995. Concept of Civil Society – Walzer M., ed. Toward a Global Civil Society. Providence RI: Berghahn Books

Другие работы автора Вы также можете прочитать здесь: http://www.yurclub.ru/docs/international/article24.html, http://www.book-service.ru/description.aspx?product_no=79232

Автор будет благодарен за предложения, замечания и вопросы по данной статье и другим его научным работам, которые просит присылать по адресу: n_gap@rambler.ru.

Предупреждение автора: Эту статью запрещено копировать с сайта ЮрКлуба и размещать на других сайтах.

---

⁰⁰¹ Термин "гражданское общество" имеет сравнительно давнюю историю. В XVIII веке он занимал заметное положение в политическом и социально-философском теоретизировании представителей так называемого шотландского Возрождения (А.Фергюсон, А.Смит, Фр.Хатчесон и Д.Юм). В XIX веке термин и соответствующая концепция были восприняты Гегелем и в марксизме. Однако в XX столетии концепция была практически предана забвению.
⁰⁰² По единодушному мнению специалистов термин "гражданское общество" в современном контексте был впервые использован идеологами польской оппозиции в середине 70-х. Затем он получил широкое распространение в связи с событиями, развернувшимися вокруг независимого польского профсоюза "Солидарность". Успех профсоюза создал благоприятные условия для деятельности неподконтрольных коммунистическому правительству объединений, создаваемых самими гражданами. Все движение было воспринято как проявление общественной самоорганизации, или "гражданского общества". На Западе знакомство с "возрожденной" концепцией гражданского общества во многом произошло благодаря работам левого американского политического теоретика Эндрю Арато [см.: Arato 1981].
⁰⁰³ При этом из сферы гражданского общества также исключаются формы первичного социального общения - прежде всего, семья.
⁰⁰⁴ Строго говоря, такая попытка была предпринята еще А.Грамши в середине XX века.