Речь эта тоже из прокурорских. Золотые сарматские фалары - древние украшения конской сбруи, принадлежавшие некогда сарматскому воину, а через много веков найденные археологами при раскопках и хранившиеся в Ростовском областном музее, были украдены оттуда неким Краюшиным, переплавлены и превращены частью в золотые слитки, а частью - в заготовки для зубных протезов и нательные крестики.
Читатель, вероятно, обратит внимание на суровость в рассуждениях о наказании, которому следует подвергнуть подсудимых. Здесь, увы, мне не хватило самостоятельности, я не сумел подняться выше типовых рассуждений того времени - позиция моя по вопросу о наказаниях полностью отвечала представлениям большинства о справедливости и сложившейся судебной практике. Думается, что сегодня я бы Краюшина потребовал наказать помягче, а что касается Лозинского, то ему бы и не вздумал просить у суда наказания в виде реального лишения свободы (впрочем сегодня у Лозинского по действующему УК и вообще усмотреть состава преступления было бы нельзя: к счастью сегодня закон не предусматривает уголовной ответственности ни за нарушение правил о валютных операциях, ни за частнопредпринимательскую деятельность).
Дело рассматривалось Ростовским областным судом в 1971 году. Обстоятельства дела просты и понятны из текста самой речи.
* * *
Товарищи судьи! Фабула настоящего дела проста:
23-х летний Василий Краюшин, нигде в то время не работавший, в ночь с 30 июня на 1 июля этого года, проник при помощи веревочной лестницы через окно второго этажа в здание Ростовского областного краеведческого музея и похитил оттуда ценности, которые затем пытался реализовать.
К ответственности привлечены и предстали перед Вами сам похититель и человек, способствовавший реализации похищенного. (За которым, впрочем, есть и свои собственные грехи).
Предмет разбирательства по настоящему делу включает в себя еще два немаловажных обстоятельства: во-первых, похищены были вещи совершенно уникальные - золотые сарматские фалары, найденные при раскопках в 1962 году, во-вторых, преступники совершили посягательство на святая святых нашей экономики - на нашу финансовую систему, нарушив правила о валютных операциях.
Я думаю, нет нужды задерживать долго Ваше внимание на доказанности вины подсудимых: их собственное признание, обнаружение при обысках золота в слитках и изделиях, обнаружение извлеченных из фаларов бирюзовых камней; показания свидетелей Корнолеповой, Голанова, Анатолия Лозинского - весьма красноречивы и в комментариях не нуждаются.
Для того, чтобы Ваш вывод о виновности Краюшина и Лозинского был полным, мало сказать, что была кража, надо сказать и что именно было украдено. И первый вопрос на этом пути, который перед нами возникает - возможно ли вообще ограничиться только фабулой дела: влез, украл и продавал украденное?
Должны ли мы помнить о происхождении фаларов, об их уникальности. Об их научной, исторической, эстетической ценности, об их особом значении для нас с Вами, для всего нашего народа? Не будет ли учет этих обстоятельств нарушением требований судейской объективности и беспристрастности?
Нет! Мы не можем отрешиться от этих обстоятельств дела.
Мерилом всякого преступления является тот вред, который причиняет обществу преступник. А значит - мы должны выяснить, что значит для нас, для нашего общества, фалары, варварски уничтоженные Краюшиным.
Вы знаете, что они из себя представляли. Их всего было четырнадцать - два больших фалара, две большие золотые круглые бляхи и двенадцать малых. Предназначены они были, как Вы знаете, для украшения конской сбруи.
Два больших, величиной с чайное блюдце и двенадцать малых - меньших по размерам. Осталось только семь. Семь малых и ни одного большого.
Экспертиза, исходя из разных критериев, определяет их стоимость в пятьсот тысяч рублей.
Насколько верна эта оценка? Насколько нам нужно с нею согласиться?
Здесь прежде всего следует задать вопрос - нужно ли ценить фалары по весу золота и серебра, входящих в них? Или нужно избрать какие-то иные критерии?
Экспертиза, отвечая на поставленные перед нею вопросы, говорит, что стоимость фаларов определяется ею на основании трех критериев: стоимости входящих в них драгоценных металлов, фактической стоимости фаларов, как уникальных предметов рубежа нашей эры; и, наконец, ценность фаларов, как высокохудожественных произведений сарматского искусства. Причем: «Два последних критерия являются главными в оценке изделий, хотя стоимость их и не может быть определена с абсолютной точностью» - это цитата из заключения экспертов.
Мне представляется, что точные размеры стоимости драгоценных металлов, входящих в фалары, не может иметь для нас решающего значения (как это впрочем и указано в заключении экспертизы).
Мы не можем стать на точку зрения, согласно которой стоимость, допустим, картин Рембрандта или Репина будет оцениваться по цене холста и рамы. Стоимость предметов искусства складывается не только из стоимости материала, из которого они сделаны.
Совершенно правильно экспертиза считает главными два других критерия - научную и художественную ценность, учитывает уникальность фаларов.
Должны ли мы относиться к фаларам как к ювелирному изделию, исходить при их оценке из тех же критериев, из каких исходим при оценке продаваемых в магазинах системы «Ювелирторга» изделий?
Нет, и еще раз нет, потому, что это ювелирные изделия особого рода; это изделия, изготовленные на рубеже нашей эры.
Их происхождение определяется историками, промежутком с III по I век до нашей эры, с большей точностью этого сделать нельзя. То есть, они были изготовлены, примерно, две тысячи лет тому назад. И конечно же критерии, которые мы сейчас предъявляем к ювелирным изделиям, не могут быть применены к предметам, изготовленным так давно.
Из чего же следует нам исходить?
Прежде всего следует исходить, как я уже говорил, из уникальности, научной и художественной ценности.
Нам могут сказать, что определять столь высоко стоимость фаларов не нужно, не нужно соглашаться с такой оценкой. Почему? Потому, что их не нужно восстанавливать. Потому, что на вопрос: - «Есть ли смысл в том, чтоб их восстановить? Исторический, научный, художественный, какой угодно?», -эксперты говорят: «Нет, такого смысла нет». Отсюда казалось бы и впрямь можно сделать вывод - если нет никакого смысла в их восстановлении, так и не было, по-видимому, смысла в том, что они были вообще; а раз так, то зачем столь дорого ценить уже не нужные никому вещи? - Значит и цена фаларов должна определяться стоимостью золота и серебра, из которого они были сделаны.
Мы не можем согласиться с таким доводом.
Нет смысла в восстановлении фаларов не потому, что они никому не нужны; не потому, что они не представляют никакой ценности, а потому, что их восстановить невозможно.
Потому, что в «восстановленном» виде, если здесь вообще применимо это слово - «восстановление» - они такой ценности представлять, безусловно, не будут.
Если изготовить их приближенные копии, то к ним мы должны будем относиться как относимся к изделиям, продаваемым «Ювелирторгом». Это будут произведения ювелирного искусства наших дней, лишь внешне напоминающие похищенные и уничтоженные Краюшиным фалары.
Насколько компетентна экспертная комиссия, состоящая из историков и археологов, когда она определяет стоимость фаларов как высокохудожественного произведения? Ведь эксперты не искусствоведы. Следует ли здесь верить экспертам?
Безусловно, следует, поскольку речь идет о высокохудожественных произведениях сарматского искусства, о произведениях искусства не нынешнего, не современного нам, а произведениях искусства двухтысячелетней давности - и потому первое и единственное слово, которое нужно услышать - это слово историков. И это слово было произнесено совершенно ясно и отчетливо: похищенные фалары стоили не менее пятисот тысяч рублей.
Достаточно ли точна эта оценка? Экспертиза говорит, что определить точно стоимость фаларов невозможно. Что значит определить размеры чего-либо неточно? Это значит определить их в каком-либо приближении, установить какие-то границы. Нам экспертиза говорит, что и здесь существуют такие границы, и что как раз пятьсот тысяч рублей - нижняя граница этого приближения. И потому, говоря о пятистах тысячах рублей, мы вот это сомнение, сомнение в определении точных размеров стоимости, решаем в пользу подсудимого в полном соответствии с нашим уголовно-процессуальным законодательством.
Понимал ли Краюшин, что похищает он не семь кусочков золота, а вещь «не имеющую цены» и оцененную в 500 000 рублей? Осознавался ли им истинный размер стоимости похищенных фаларов?
Ответ на этот вопрос должен быть положительным.
Конечно Краюшин, похищая фалары, не знал и не мог знать, что они будут потом оценены именно в 500 000 рублей.
Но он не мог назвать эту цифру не потому, что в оценке фаларов расходится с экспертной комиссией.
Краюшин, конечно, не занимался подсчетами: сколько рублей и копеек стоят фалары, он не думал о том, что они стоят на самом деле для государства.
Да и часто ли мы встретим вора, который с бухгалтерской аккуратностью высчитывает цену вещи, которую он собирается украсть?!
Краюшин думал только о тех суммах, которые он сам извлечет из фаларов. Впрочем и эти суммы рисовались в его воображении не слишком определенно.
Что знал Краюшин о фаларах?
Краюшин решил украсть золото не из ювелирного магазина и не из не охраняемой никем ювелирной мастерской в Батайске.
Он пришел в музей. И, похищая ценности из музея, он знал, что этим ценностям более двух тысяч лет.
Он сам сказал, что пришел в музей из интереса к истории. И в музее он смотрел не только на фалары. Но уж стенд с фаларами он изучал достаточно подробно!
На стенде была табличка с описанием экспонатов. Читал ли он это описание? - Безусловно. Из этого описания Краюшин узнал, что римские чаши на том же стенде - серебряные (и потому их не украл). Из этого же описания Краюшин узнал, что фалары - золотые.
(Ведь если бы не было уверенности в том, что добычей будет чистое золото, то и рисковать было бы бессмысленно!)
Но в описании было сказано не только то, что фалары - золотые.
Было написано и что возраста они более чем двухтысячелетнего, и то, что принадлежали некогда сарматскому вождю, и что являются высокохудожественными изделиями сарматского искусства и даже то, что были выполнены в «сарматском зверином стиле».
- Краюшин читал все это и значит понимал, на что посягает.
Понимал, что фалары представляют большую ценность не в «рублевом» исчислении, а в смысле культурном, в смысле историческом; являются памятниками цивилизации, существовавшей 2 000 лет назад.
Понимал он все это не в деталях. С него нельзя требовать тех же знаний, какие показали нам члены экспертной комиссии. Он может не знать, что курган, при раскопках которого были найдены фалары, называется Садовый; он может не знать как назывались вкрапленные в фалары камешки; может быть он не запомнил, что стиль, в котором они изготовлены называется «полихромный звериный стиль».
Но эти детали и не важны.
Важно то, что он понимал, что это за ценности.
Но ведь историческая и культурная ценность, наличие значительного количества драгоценных металлов - это те именно критерии, из которых исходила в оценке фаларов экспертная комиссия.
- А значит Краюшину правильно вменено в вину хищение социалистического имущества на такую большую сумму - 500 000 рублей.
Я еще раз повторяю - у Краюшина не появилось и мысли о том, что фалары стоят пятьсот тысяч рублей. Не потому, что он ценил их дешевле. Нет.
Просто Краюшину незачем было оценивать фалары. Его интересовала только стоимость золота.
Главным в фаларах, и не только в фаларах, для Краюшина было золото.
Золото было его путеводной звездой. Оно его вело в Якутию, оно вернуло его сюда, оно его завело в музей; и оно, в конечном итоге, привело его на скамью подсудимых.
Столь же роковую роль сыграло золото и в судьбе Лозинского.
Сперва оно заставило его заниматься частнопредпринимательской деятельностью, затем - через нарушение правил о валютных операциях - привело его также сюда в этот судебный зал.
Характерно, что даже в музее Краюшин прежде всего обращал внимание на золотые вещи. Вы помните вопрос, который ему был задан о других экспонатах, увиденных им в музее. Вы помните это перечисление, которое он начал; он говорил о золотом горите, он говорил о золотом окладе ножен меча, он говорил о позолоченной рукояти меча, он говорил опять же о злосчастных фаларах.
Золото, золото, золото и золото.
Оно затмило все в его жизни, ничего другого, кроме золота он не видел.
Чтобы извлечь золото из фаларов, Краюшин не остановился и перед их разрушением. Не смутил его даже 2 000-летний возраст фаларов.
Лозинский настолько был увлечен блеском монет и слитков, что совершенно не интересовался: откуда у Краюшина могли появиться слитки золота? Мы знаем, что в нашей области нет золотоносных рудников, не находят здесь и золотых самородков.
Да даже если бы и нашли, то это золото не должно находиться в свободном обращении. Лозинский прекрасно знает, прекрасно понимает, что не может у Краюшина золото просто так появиться. Не может он просто так его раздобыть.
Прекрасно он понимает, что Краюшину нужна бензиновая горелка, чтобы расплавить золото, (причем плавил он его даже дважды: один раз сам, один раз давал Лозинскому), ради этого расплавления он прибежал в больницу к Лозинскому за горелкой. Но Лозинский говорит: «Я, мол, не знаю для чего она ему была нужна. Может быть для рыбной ловли».
Видите ли, такие они большие друзья, что к больному, находящемуся на стационарном лечении Лозинскому прибегает Краюшин за бензиновой горелкой, для того только, чтоб грузило себе переплавить!
Но все эти вопросы Лозинского совершенно не волновали. Зачем ему это нужно?
Деньги не пахнут.
Золото очень ярко, золото звонко.
Незачем интересоваться еще чем-то иным, знать что-то еще. Незачем.
И Лозинский «не знает».
Он «не знает», зачем Краюшину горелка, «не знает», откуда у Краюшина золото, «не знает» почему он сам занимался частнопредпринимательской деятельностью. Он ведь так и отвечал на наши вопросы.
И точно также, как некий городничий не знал, почему оказалась высеченной унтер-офицерская вдова, и потому оказалось, что эта вдова сама себя высекла: точно также Лозинский не знает, зачем ему понадобилась монета, которую он взял у Корнолеповой.
Вы слышали его ответ: «Я, - говорит, - хочу монеты коллекционировать, и, может быть, поэтому я ее себе оставил».
Но вот тут Лозинский сам себя как раз и высек.
Лозинский «не знал», а мы - знаем.
Кольца, как он сам сказал, данные им взамен монеты, стоили 152 рубля, а монета стоила почти 200 рублей.
Вот этой разницей вполне объясняется и все то, чего «не знал» Лозинский, и весь его интерес коллекционера к монетам. (Причем в этой коллекции, как ни странно, других монет обнаружено не было. Интересная коллекция!)
Если бы не было таких, как Лозинский, если бы Лозинский заведомо для Краюшина не был готов ему оказать помощь в реализации золота, то Краюшин не совершил бы кражи фаларов из музея.
Мы знаем, что Краюшин мог, безусловно, рассчитывать на помощь Лозинского.
Откуда мы это знаем? Это не домыслы и не предположения.
Задолго до кражи фаларов из музея, задолго до того, как мысль о самой краже появилась у Краюшина, он уже незаконно купленное в Якутии золото давал Лозинскому, и Лозинский из этого золота частным образом изготовил ему кое-какие ювелирные изделия.
Да, если бы не Лозинский, если бы Краюшин не знал заранее, что он сможет переплавить фалары и реализовать золото, то фалары, по-видимому, не были бы украдены.
Но это ни в коей мере не извиняет самого Краюшина.
Краюшин ранее судим и никаких выводов для себя из этого печального факта не сделал.
Попал он в места лишения свободы несовершеннолетним, а вышел оттуда уже взрослым.
Краюшин предстал перед нами как «летун», не имеющий привычки к систематическому труду. Как человек, пытающийся легким заработком улучшить свое материальное положение. Как человек, который способен прокутить в ресторане за раз почти полтораста рублей.
Вред, причиненный Краюшиным обществу, не исчерпывается теми пятью сотнями тысяч, в какие оцениваются фалары экспертизой. Не исчерпывается он и суммой валютных сделок. Вовсе нет. Есть вещи гораздо весомее и дороже золота.
Это человеческая культура и преемственность поколений, это дух народа, его прошлое, его традиции.
Две тысячи лет отделяют нас от сарматов.
За две тысячи лет на этой земле произошло множество катастроф: пожаров, наводнений, войн.
По этой земле прошли разгромившие сарматов полчища готов и гуннов;
здесь жили славившиеся буйными набегами хазары;
жили здесь печенеги и половцы;
прокатилась волна татаро-монгольского нашествия;
войны с Турцией Петра I и Екатерины II;
восстание Булавина и Разина, Гражданская и Великая отечественная войны - а фалары все это время лежали в земле и ждали своего часа. Ничто их не тронуло и никакие катастрофы их не коснулись.
Наконец они обнаружены, описаны и выставлены в музее.
И мы видим, что и 2 000 лет назад люди также как мы радовались красивым вещам, также как и мы стремились украшать свой быт - также как мы стремились к прекрасному.
Фалары стали одним из мостиков, перекинутых через пропасть времени. Но вот появился Краюшин. И то, что не сделали готы, гунны, хазары и половцы; то, чего не сделали сотни и тысячи войн, наводнений, пожаров, сделал Краюшин.
Но наш гнев должен пасть на голову не одного только Краюшина. И не только Лозинский, как помощник Краюшина, заслужил этот гнев.
Одним из важнейших обстоятельств, способствовавших краже фаларов, была слабая охрана выставленного в музее национального достояния.
Мы знаем, что фалары уникальны. Мы знаем, что их стоимость чрезвычайно велика. В отличие от Краюшина, люди, которые хранили фалары, должны были думать об их действительной стоимости задолго до того, как мы их об этом спросили уже после кражи.
И тем не менее охрана фаларов была на недопустимо низком уровне.
И я от имени государства - как прокурор, от имени всего нашего народа - как советский гражданин, должен выразить крайнее возмущение по этому поводу.
Это национальное достояние, оно не принадлежит лично директору музея или хранителю музейных фондов, оно не принадлежит начальнику отдела вневедомственной охраны, на которых возложена забота о сохранности имевшихся в музее ценностей.
Как же эти лица и их подчиненные выполняли свой долг?
Внешне здесь все обстоит благополучно. Благополучно - если не вспоминать о том, что фалары все-таки украдены.
Работниками музея и работниками охраны соблюдены все требования действующих инструкций об охране ценностей, соблюдены требования заключенного между музеем и охраной договора.
Инструкции выполнены, договор соблюден - а ценностей нет!
Может быть Краюшин действовал столь хитроумно, использовал столь изощренные методы, что смог преодолеть сложную систему запоров и решеток? - Но мы знаем, что это не так.
Мы знаем: не было решеток, не было сложных запоров.
Не потому, что они не нужны. А потому, что они не предусмотрены инструкцией!
Налицо та самая ситуация, о которой можно сказать: «Формально - нормально, а по существу - издевательство».
Налицо самое наибюрократическое отношение к порученному делу, стремление к «бумажному» благополучию и полное отсутствие интереса к действительному положению.
Вы помните, что на предложение поставить железные решетки на окна, директор музея ответил, что музей не тюрьма и решетки на музейных окнах не нужны.
Что это, как не издевательство над здравым смыслом?!
Так ретиво возражавший против решеток на окнах товарищ Зимовнов уже не директор музея. В музее оборудуется специальное помещение для экспонирования особо ценных экспонатов. Казалось бы, практические выводы из преподанного Краюшиным урока сделаны.
Сделаны, но не все.
И здесь приходится обратиться к инструкциям, и договору, которыми руководствовались музей и отдел охраны.
Учет и хранение музейных ценностей в нашей стране до сих пор производится в соответствии с инструкцией Министерства финансов СССР № 1319 от 16 сентября 1949 года и инструкцией Министерства культуры СССР от 2 апреля 1968 года.
Обе инструкции требуют, чтобы экспонируемые ценности были размещены в застекленных, запираемых и опломбированных стендах - и только.
Фалары находились под стеклом в опломбированном стенде. Кроме того (уже в соответствии с договором между охраной и музеем), стенд был заблокирован.
Что значит: опломбированный стенд?
Это значит, что на стенд навешена пломбочка - бумажная или свинцовая.
Что значит: заблокированный стенд?
Это значит, что если разбить стекло или сорвать замок со стенда, то на первом этаже у сторожа зазвенит звонок.
Пломбы сорваны, стекла разбиты, звонок зазвенел.
Что делает сторож?
Сторож - пожилая женщина, инвалид - в полном соответствии с требованиями договора звонит по телефону в милицию.
Если бы она и захотела, то не смогла бы справиться с Краюшиным. Но ведь от нее и не требовалось вовсе хоть как-то пресекать его действия!!!
Дальнейшее известно. Милиция прибыла к музею с переулка Халтуринского до проспекта Соколова через 10-15 минут, а Краюшину за это время нужно было всего лишь сорвать фалары и пройти два метра от стенда до окна, выскочить в окно и убежать по другой улице.
И все - и фаларов в результате нет.
Формально мы не можем предъявить никаких претензий к музею и охране - они по крайней мере выполнили инструкции.
Но, как мы видели, соблюдение инструкций об охране ценностей и сама охрана ценностей - далеко не одно и то же. Вот на это, на качество инструкций об охране музейных ценностей и необходимо обратить внимание Министерства культуры СССР путем вынесения частного определения.
Однако вернемся к Краюшину.
Плохая охрана никогда не освобождает вора от ответственности.
Краюшин взял то, что плохо лежит. Раз плохо лежит, мы должны указать тем, от кого это зависит, чтобы лежало хорошо. В то же время мы обязаны с Вами наказать Краюшина, мы обязаны правильно квалифицировать его действия.
Действия Краюшина предварительным следствием квалифицированы статьей 931 и частью 1 статьи 88 Уголовного Кодекса Российской Федерации.
Хищение золотых фаларов из музея, поскольку они представляют собой столь большую ценность и оцениваются не менее чем в 500 000 рублей - правильно квалифицировано как хищение государственного имущества в особо крупных размерах статьей 931 Уголовного Кодекса.
Далее, действия Краюшина в части скупки золота в Якутии, продажи золота из фаларов и сделки с крестиками с Лозинским, квалифицированы частью 1 статьи 88 Уголовного Кодекса, как нарушение правил о валютных операциях.
Нарушены ли были такие правила?
Да, нарушены.
Потому, что, в силу статьи 1 Постановления ВЦИК и Совнаркома от 7 января 1937 года, в нашей стране исключительное право на совершение сделок с драгоценными металлами, камнями, валютой предоставлено только Государственному банку СССР.
Существующие изъятия - это приемка «Ювелирторгом» драгоценных металлов у населения - не включает те случаи, которые имели место. Лозинский не был представителем «Ювелирторга» и Краюшин государству ценности не сдавал.
Здесь имела место купля-продажа драгоценных металлов между частными лицами и правильно квалифицированы эти действия как нарушение правил о валютных операциях.
Если сделка с крестикам, заключенная между Краюшиным и Лозинским, Краюшину вменяется как нарушение правил о валютных операциях, то совершенно ясно, что действия Лозинского по этому же эпизоду должны квалифицироваться точно также.
Здесь одно преступление, совершенное двумя лицами, правильно квалифицированное по части 1 статьи 88 Уголовного Кодекса.
Кроме того, мы знаем, что Лозинский в рабочее время, работая ювелиром мастерской «Приборобытремонта» изготовил «бесквитанционно», как тут говорят, перстень-печатку для Краюшина, обручальное кольцо для его тестя, серьги для его тещи, два крестика для самого Краюшина и еще десять собирался сделать. Изготовил точно также «бесквитанционно» для Корнолеповой зубные диски и все эти действия Луганского должны быть квалифицированы нами не просто как «бесквитанционная» работа. Эта частная лавочка под вывеской государственной мастерской не может быть расценена иначе как частнопредпринимательская деятельность под прикрытием государственных форм т. е. преступление, предусмотренное частью 1 статьи 153 Уголовного Кодекса.
Товарищи судьи!
Чтобы Ваш приговор был справедливым, надо не только правильно квалифицировать действия виновных, надо правильно, в соответствии с содеянным и иными данными об их личностях, определить наказание.
Содеянное Краюшиным характеризует его как человека, представляющего большую общественную опасность, и потому назначенная ему мера наказания должна быть очень суровой.
Я считаю, что на основании части 1 статьи 88 УК РСФСР, санкция которой предусматривает лишение свободы от 3 до 8 лет с конфискацией имущества или без таковой, со ссылкой или без нее - на основании санкции этой статьи Краюшин должен быть наказан лишением свободы на длительный срок.
Санкция статьи 931 предусматривает возможность сурового наказания - от 8 лет лишения свободы и до расстрела. И за это преступление Краюшин должен быть наказан очень и очень сурово.
Избирая меру наказания Краюшину, мы, безусловно, не можем отрешиться от того громадного и невосполнимого вреда, который он причинил. Но мы должны помнить и о том, что рос Краюшин не в очень благоприятных условиях. Мы знаем, что задолго до своего совершеннолетия он приехал из Тбилиси - со своей родины - в нашу Ростовскую область с матерью и отчимом. Уже в то время родного отца не было рядом с ним.
Мы слышали здесь, что его отношения с отчимом были натянутые.
В конце концов Краюшин стал жить один, отдельно от семьи, которую он не мог назвать своей.
Совершив преступление и отбыв за него наказание, он уже не вернулся к матери, не вернулся в дом, где хозяином был отчим.
Краюшин полностью сознался в том, что он сделал и его показания способствовали расследованию - это в силу действующего законодательства является смягчающим обстоятельством.
Мы знаем, что его показания послужили изобличению Лозинского, то, что он говорил и здесь, и на предварительном следствии способствовало установлению истины.
Мы не можем сказать, что признание Краюшина появилось в результате какого-то воздействия, под каким-то давлением, хотя бы даже давлением собранных против него улик.
Он сознался сразу, как только был задержан. У него была возможность отпираться, препятствовать следствию, он мог, в частности, сказать, что золотые слитки, обнаруженные у него при задержании, не из музея. Но он этого не сделал.
И это смягчает его ответственность.
Обратимся к Лозинскому. Прежде всего нельзя, чтоб содеянное Лозинским померкло на фоне того, что сделал Краюшин.
Преступление Краюшина настолько из ряда вон выходящее, что невольное сравнение с ним Лозинского может привести к искаженным оценкам. Может даже показаться, что, по сравнению с Краюшиным, Лозинский почти и вовсе не преступник.
Но мы не должны так легко и просто оценивать этого человека.
Во-первых, совершенные Лозинским преступления и сами по себе достаточно серьезны.
Во-вторых, «деятельность» Лозинского в известной мере обусловила кражу фаларов Краюшиным.
Наконец, Лозинский как человек не вызывает особых симпатий. И самое важное здесь то, что даже по сравнению с Краюшиным, Лозинский - человек не искренний.
Вы слышали его объяснения в суде. Все, что можно отрицать, он отрицает. Причем он не говорит: «Этого не было». Он говорит: «Я не знаю».
Мы то знаем теперь цену его «незнанию»!
Мы привыкли судить о человеке по его отношению к труду, по его отношению к порученному делу.
Вернувшись из армии, Лозинский стал ювелиром, поступил в «Приборобытремонт», ему доверили мастерскую в Батайске.
Но тут и выяснилось, что работник Лозинский не слишком хороший. И не в том суть, что он не выполнял плана.
Дело не в процентах, ими далеко не всегда можно проверить трудолюбие человека.
Судебное следствие показало, что Лозинский не знает и не стремиться узнать элементарных правил пробирного надзора, а вот «левые» заказы выполнять уже научился.
Но надо учесть и другое обстоятельство.
Лозинский болен и болен тяжело. Болезнь его называется болезнью Верльгофа. Болезнь требует сложного лечения, нелегко переносится. Это конечно же должно сказаться на размерах наказания.
Следующий вопрос, который нужно решить - это вопрос о возмещении ущерба, а, значит, и о судьбе гражданского иска.
Говоря о гражданском иске, надо вспомнить, что предъявлен он не только к Краюшину, но и к отделу охраны.
Предъявление гражданского иска к отделу охраны вообще ни на каком законе не основано. В силу статьи 29 УПК РСФСР мы в уголовном процессе можем предъявить исковые требования только к лицу, совершившему преступление, либо к лицам, которые за его действия ответственны.
Какие лица имеются в виду? Ни в коем случае не отдел охраны.
Имеется в виду какая-либо организация, ответственная за своего работника, или имеются в виду родители, которые обязаны платить за вред, причиненный их ребенком.
Значит этот ответчик - отдел охраны - выпадает полностью. Вся сумма должна быть взыскана с Краюшина. Мы должны взыскивать с него 500 000 рублей.
Дальше возникает серьезный вопрос: в чью пользу взыскать эти 500 000 рублей?
В пользу музея? - Ведь гражданский иск заявлен музеем.
Ответ может быть только один: Нет, не в пользу музея.
Музей не должен быть вообще гражданским истцом в нашем процессе. Истец ненадлежащий.
Единственным истцом в этом процессе может быть государство.
Похищено было национальное достояние, похищена была часть всесоюзного музейного фонда. Собственником фаларов было государство, а не музей. Музей - только хранитель. Музей не имел никаких прав по оперативному управлению имуществом - он не мог совершить с фаларами никаких сделок. Поэтому музей ничего не должен получить в возмещение ущерба. Взыскать 500 000 рублей надо в доход государства.
Далее - вопрос немаловажный, как поступить с теми вещественными доказательствами, которые у нас имеются.
Очень легко решить вопрос о бензиновой горелке, веревке и порванных брюках Краюшина - все это, как не представляющее ценности, должно быть уничтожено по Вашему приговору.
Вопрос о бирюзовых камешках тоже решается просто - они конечно же должны быть переданы музею, поскольку они сохраняют еще определенную научную ценность. Как Вы слышали - их можно изучать: проанализировать их химический состав, произвести спектральный анализ.
Можно узнать откуда они привезены и как они попали на Дон, потому что здесь таких камней нет. А это позволит выяснить где они были изготовлены, какие товарные связи существовали у сарматов и т.д.
Несколько сложнее вопрос о том, как поступить с теми золотыми вещами, тем золотом, которое изъято у Лозинского и Краюшина.
Все то золото, которое было золотом фаларов, помимо вставленных Анатолию Лозинскому зубов, конечно должно быть изъято и обращено в доход государства в погашение ущерба.
В силу санкции части 1 статьи 88, конфискация предметов валютных сделок обязательна.
Но, решая вопрос о конфискации, решая вопрос об очередности погашения ущерба и конфискации, мы должны решить его в пользу погашения ущерба.
Необходимо конфисковать то золото, которое осталось у Краюшина от 25 «якутских» граммов, т.е. перстень-печатку.
Кроме перстня из этого золота были изготовлены серьги, подаренные теще, и кольцо, подаренное тестю Краюшина. Эти люди являются добросовестными приобретателями, потому кольцо должно быть оставлено у тестя, а серьги - возвращены теще Краюшина.
Что касается Лозинского, то все, что он получил от Краюшина, все 25 граммов золота в оплату за крестики - должны быть конфискованы в силу санкции той же части 1 статьи 88, поскольку являлись как раз предметом валютной сделки.
Монету, которую получил у Корнолеповой Лозинский, также надо обратить в доход государства, поскольку эта монета составляет результат его противозаконного обогащения.
Наконец, еще один вопрос, который следует решить - это вопрос о тех безобразиях, иного слова я не нахожу, которые были выявлены по настоящему делу и которые прямого отношения к преступлению не имеют, но тем не менее, нетерпимы в нашем обществе.
Я прежде всего имею в виду действия Голанова - зубного техника, который, по существу, также как и Лозинский, занимается частнопредпринимательской деятельностью, используя государственные формы: Голанов частным образом изготавливает зубные протезы, используя для этого зубоврачебный кабинет, в котором он числится на работе.
Я считаю необходимым возбудить в отношении Голанова уголовное дело по признакам части 1 статьи 153 УК РСФСР.
Я имею в виду также крайне безответственное отношение администрации цеха № 2 ДГТФ к составлению производственной характеристики Краюшина. В ходе судебного следствия мы установили, что характеристика, подписанная начальником цеха, парторгом и председателем цехкома не содержит ни единого слова правды.
Полагаю, что по этому поводу должно быть вынесено частное определение.
Во время судебного следствия мы установили, что Лозинский приобретал инструменты для работы за свой счет - «Приборобытремонт» не снабжал его инструментами. Лозинский даже необходимостью приобретения инструментов пытался оправдать свои «левые» заработки.
Полагаю, что по поводу этого нарушения закона так же должно быть вынесено частное определение.
Товарищи судьи!
Все сказанное дает основания признать обоих подсудимых виновными.
Я обвиняю Краюшина Василия Николаевича в том, что он украл из Ростовского областного краеведческого музея 2 больших и 5 малых золотых сарматских фаларов общей стоимостью 500 000 рублей - т.е. в преступлении, предусмотренном статьей 931УК РСФСР.
На основании санкции этой статьи Краюшину надлежит определить наказание в виде лишения свободы сроком на 15 лет.
Я обвиняю Краюшина в том, что он купил в Якутии у неустановленного лица 25 граммов золота в слитках, в том, что продавал золото, выплавленное из фаларов, оплачивал золотом работу Лозинского по изготовлению крестиков - чем нарушил действующие в нашей стране правила о валютных операциях.
Эти действия Краюшина предусмотрены частью 1 статьи 88 УК РСФСР, на основании которой ему надлежит определить наказание в виде лишения свободы сроком на 8 лет.
По совокупности совершенных преступлений Краюшин, в соответствии со статьей 40 УК РСФСР, должен быть наказан пятнадцатью годами лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима.
Я обвиняю Лозинского Николая Ивановича в том, что в оплату золотых крестиков получил от Краюшина 25 граммов золота, чем нарушил правила о валютных операциях - т.е. в совершении преступления, предусмотренного частью 1 статьи 88 УК РСФСР. На основании этой статьи Лозинскому должно быть назначено наказание в виде трех лет лишения свободы.
Я обвиняю Лозинского в том, что, используя мастерскую «Приборобытремонта», частным образом изготавливал ювелирные и иные изделия из золота: крестики, зубные диски, кольцо, перстень и серьги - для Краюшина; зубные диски - для Корнолеповой.
Эти действия являются частнопредпринимательской деятельностью, за которую предусмотрена уголовная ответственность по части 1 статьи 153 УК РСФСР, на основании которой Лозинскому надлежит определить наказание в виде 3-х лет лишения свободы.
По совокупности совершенных им преступлений в соответствии со статьей 40 УК РСФСР Лозинский должен быть наказан тремя годами лишения свободы в исправительно-трудовой колонии усиленного режима.
Краюшин, объясняя причины, толкнувшие его на преступление, говорил о необходимости вступления в жилищно-строительный кооператив и связанных с этим тратах.
Лозинский говорил о затратах на приобретение инструмента.
Я полагаю, Ваш приговор покажет, что преступление - не способ приобрести квартиру либо инструменты для работы.
* * *
Реплика государственного обвинителя
Товарищи судьи! Здесь только что было высказано опасение, что в отбрасываемой преступлением зловещей тени Краюшин выглядит более мрачной фигурой, чем он есть на самом деле.
Да, преступление отбрасывает зловещую тень.
Но преступление творится человеком! И если оно отбрасывает зловещую тень, то только потому, что зловещей ее сделал преступник.
И тень эта вовсе не непроглядная. Она не мешает увидеть, кто в чем и какой мере виноват, за что и в какой мере ответственен.
Как я и предполагал, больше всего возражений у защиты вызвало определение стоимости похищенных фаларов.
На первый взгляд возражения даже не лишены смысла. В самом деле, ведь до кражи никто не определил цену фаларов. Почему?
Потому, что, утверждает защита, оценить художественную, историческую и научную ценность в рублях - невозможно. Невозможно и даже кощунственно.
Любые оценки будут произвольными. Может быть на самом деле фалары стоили не 500 000 руб., а гораздо больше - может быть даже миллион!
А раз так, то определять цену надо не на основе нематериальных и трудноуловимых критериев исторической, научной и художественной ценности, а по тому бесспорному и материальному, что было в фаларах - по весу золота и серебра.
Значит и в экспертной комиссии нам нужны не историки, а «специалисты золотоведы». Поскольку же в экспертной комиссии «золотоведов» не было, то и выводы ее (а значит и выводы обвинения, целиком согласного с экспертами) о размерах стоимости фаларов - сомнительны.
Однако, несмотря на кажущуюся их логичность, эти соображения не могут быть приняты во внимание.
Во-первых, неясно - что значит: «специалист-золотовед». Химик? Металлург? Товаровед? Ювелир?
В экспертной комиссии есть опытный ювелир с большим стажем работы, ранее длительное время работавший товароведом в «Ювелирторге». Почему его нельзя считать «золотоведом»?
И как же быть с тем обстоятельством, что фалары сделаны 2 000 лет назад, а не руками наших современников?
Послушайся мы защиту, так, если бы Краюшин разбил древнегреческие амфоры, нам пришлось бы для определения стоимости амфор приглашать не историков, а гончаров и специалистов по керамической посуде!
Ценить фалары только по весу золота и серебра? Но в Джоконде, например, нет столь «материальных» компонентов - а ценится она куда дороже фаларов!
Значит, видят в ней люди нечто неизмеримо большее чем кусок холста, покрытый краской!!!
Да, может быть фалары и стоят дороже. Может быть они и стоят миллион рублей.
Но не может быть, говорят эксперты, чтобы они стоили меньше пятисот тысяч!
Действительно, раньше никто и не пытался оценить их. Да и зачем? В нашей стране такие вещи не продаются и не покупаются.
Но из этого нельзя делать вывод, что фалары следует ценить как золотой лом.
Их историческое, научное и художественное значение - бесценно. Но бесценный и не имеющий цены - это не одно и то же. А не имеющий цены - не значит оцениваемый в ноль рублей и ноль копеек, как, фактически, предлагается защитой.
Думается, что кощунство - не оценка культурного и исторического значения фаларов в полмиллиона рублей, а приравнивание их художественной, научной и исторической ценности к нулю.
Вам предлагается квалифицировать действия Краюшина исходя из тех сумм, которые он сам мог извлечь из похищенного.
Это, разумеется, также неверно
Говоря о вреде, причиненном хищением и определяя размеры этого вреда, мы, естественно, исходим из действительной стоимости похищенного - т.е. определяем размеры той бреши, которая пробита в имуществе собственника, а никак не выгоду самого преступника.
Наконец, два слова о Лозинском.
Действия его, расцененные обвинением как нарушение правил о валютных операциях, предлагается квалифицировать как мелкое нарушение правил о валютных операциях - и, поскольку, таковое влечет только административную ответственность, предлагается Лозинского по этому эпизоду оправдать.
Согласно действующему законодательству мелким нарушением правил о валютных операциях, влекущим административную ответственность признаются сделки с валютой, если их сумма не превышает 25 руб.
Луганский получил от Краюшина в оплату за крестики 25, но не рублей, а граммов золота. Ну а грамм золота стоит не один или два рубля!
Нельзя, как предложено защитой, и применить к Лозинскому условное осуждение к лишению свободы с обязательным привлечением к труду. Нельзя потому, что эта мера наказания применяется только к трудоспособным лицам. Лозинский же болен, и болен, как мы знаем, тяжело.
Товарищи судьи!
Вас просили о снисхождении, напомнили Вам, что наказание - это зло, оно причиняет страдания и обращаться с ним надо осторожно.
Да. Наказание - действительно зло. Но зло, которое преступник сам себе причинил.
* * *
Оба подсудимых были признаны судом виновными в полном объеме предъявленного обвинения и приговорены к лишению свободы. Суд согласился с доводами прокурора и по вопросу о стоимости украденных фаларов.
