Я не берусь комментировать решение Курского областного суда об отстранении Руцкого А. от выборов. Это сделает в интересах губернатора мой коллега-адвокат Д.Штейнберг. Наконец, решение по жалобе Руцкого А. примет и Верховный Суд РФ.
Я хочу обратить внимание лишь на одно высказывание губернатора в интервью ведушему программы «Итоги» Е.Киселеву, в котором уважаемый Александр Владимирович, ничтоже сумняшеся, вопрошал по поводу ОМОНа с собаками- не латинская ли у нас страна (имел в виду, наверное, латино-американскую), с горечью в голосе сетовал, что его не выслушал Президент РФ и намекал при этом, откуда-де, ноги с гонением против него растут…
Короткая память у Александра Владимировича. Забыл он октябрь 1993 года, когда перед телекамерами посылал штурмовиков на Останкино… Что тогда он не вопрошал, в какой стране живет? А ведь очень похоже было на самую, что ни на есть, «латинскую» страну под названием Чили образца 1973 года. Да и сам А.В. Руцкой очень похож был по своему генеральскому званию и своим действиям в октябре 1993 года на чилийского «героя» тех дней, которого никак не могут засудить за его «подвиги» в нескольких странах Европы и Латинской Америки…
Чтобы освежить в памяти имидж этого «правдолюбца», я приведу содержание служебной записки, составленной мной 15 ноября 1993 года для курировавшего в то время следствие в России заместителя Генерального прокурора Российской Федерации Кравцева Владимира Ивановича, решавшего вопрос о квалификации его действий по известным событиям семилетней давности. Прочитав эту записку, Александр Владимирович может быть вспомнит многочисленные русские поговорки и пословицы про «бревно в своем глазу», про то, как вор, спасаясь от толпы, кричит: «Держи вора!», про то, как у кого-то там «шапка горит», и тому подобные подмеченные народом ухищрения людей, которым самим есть что скрывать и вуалировать в своей биографии…
«Некоторые соображения о возможной
квалификации действий лиц, принимавших участие в событиях 3 и 4 октября 1993 года.
По настоящему делу, как представляется, важное значение имеет правильность правового положения Руцкого и Ко: то ли они в период с 21.09. по 04.10.93 года были высшими должностными лицами государства, то ли выступали в роли лишь сугубо частных лиц, не наделённых какими- либо должностными полномочиями.
Думается, обычным анализом правовых норм, в том числе и конституционных, эту проблему не решить.
Так, с одной стороны, Конституция не давала Президенту возможности распустить парламент и Съезд народных депутатов. С другой стороны, Президент своим известным Указом сделал это, полномочия народных депутатов прекратил и утверждал, что такое право имел, приведя свою систему аргументов в подтверждение занятой позиции.
Конституционный суд, с третьей стороны, признал названный Указ Президента неконституционным, однако это решение не возымело какого-либо действия: Верховный Совет и Съезд официально Президентом как равноправные партнёры признаны не были, однако указанные органы продолжали функционировать, а принятые ими нормативные акты не публиковались и Президентом не признавались.
Таким образом, Указ Президента, что называется, остался в силе, а деятельность самого Конституционного Суда оказалась приостановленной. Кроме того, своим Указом Президент освободил А.В.Руцкого от должности Вице-президента, однако по Конституции этого сделать не мог. Более того, этот Указ был игнорирован как Верховным Советом, так и Съездом народных депутатов, а Руцкой провозглашён ими Президентом Российской Федерации, но фактически таковым продолжал и продолжает оставаться Б.Н. Ельцин.
С учётом изложенного, каждая из ветвей власти осталась, как говорится, при своих интересах, а в государстве возник беспрецедентный правовой лабиринт, выход из которого применительно к решению уголовно-правовых и уголовно-процессуальных проблем по расследуемому уголовному делу оказался крайне затруднительным. Правовой хаос и разрядившийся таким образом конституционный кризис, объективно не могли не породить СОМНЕНИЯ в легитимности действий и актов всех фигурирующих в политическом противостоянии лидеров, а также в приобретении ими или утрате на законных основаниях тех или иных государственно-властных полномочий, разрешить которые не могут ни органы предварительного следствия, ни суды в рамках рассмотрения названного уголовного дела, поскольку это выходит за пределы компетенции указанных государственных органов.
При таких обстоятельствах, когда уже имеются арестованные и обвиняемые в совершении преступления лица, проблема квалификации их действий из сугубо теоретической перешла в чисто практическую плоскость, в которой органы предварительного следствия, воздерживаясь от ПОЛИТИЧЕСКОЙ оценки конфликта по существу и не вставая однозначно на сторону той или иной из противоборствующих политических групп дабы не заслужить упрёков в предвзятости, предубеждённости и необъективности, могут выйти из сложившейся ситуации, как представляется, только одним достойным способом, изложенным в Конституции и не затронутым Указом Прездента в качестве недействующего в связи с новыми политическими реалиями, возникшими после известных событий.
Такой способ предусмотрен статьёй 65 Конституции РФ, согласно которой неустранимые сомнения в виновности лица должны толковаться в пользу обвиняемого. Следует добавить в данном случае, что речь здесь идёт не только о доказанности действия или бездействия, но и всего комплекса обстоятельств, входящих в предмет доказывания и составляющих в своей совокупности состав какого- либо преступления.
В данном случае неустранимые по изложенным выше мотивам сомнения касаются, как представляется, правового положения субъектов, привлечённых к уголовной ответственности. При этом нельзя не согласиться, что одно дело, если, скажем, Руцкого и Хазбулатова воспринимать как частных лиц, лишённых должностных полномочий, и другое – если воспринимать их в рамках уголовного процесса как одних из высших должностных лиц государства.
Поскольку конституционного арбита нет (а точнее, к его решению никто из тех, кому оно было адресовано, не прислушался), другого варианта, как применить упомянутую ст.65 Конституции и считать указанных лиц высшими должностными лицами государства, поскольку такое толкование их правового положения в состоявшемся конфликте может принести им пользу как обвиняемым, у органов предварительного следствия не имеется.
О пользе для этих лиц в данном случае можно вести речь уже только потому, что они сами стремились к сохранению имеющегося статус-кво, при котором являлись одними из высших должностных лиц государства несмотря на известный Указ ПРЕЗИДЕНТА № 1400 (отсюда и продолжающиеся заседания Верховного Совета, Съезда, принятие ими определённых нормативных актов, актов о назначении и смещении должностных лиц, осуществлении других государственно-властных полномочий).
Наконец, о пользе их признания в настоящем уголовном деле должностными лицами можно вести речь и потому (и это, пожалуй, самое главное), что санкции за любые должностные преступления гораздо менее строги, чем те, которые предусмотрены за совершение преступлений, предусмотренных Главой первой Уголовного кодекса РСФСР, и в частности, уже вменённой им ст. 79 УК РСФСР, предусматривающей ответственность за организацию массовых беспорядков.
Однако если исходить из указанного положения Руцкого, Хазбулатова и др., стоявших во главе одной из противоборствующих политических группировок, с учётом свершившегося и очевидного факта вооруженного столкновения этих группировок, нелишним будет выяснить, а не находилась ли какая-либо из сторон в состоянии крайней необходимости или необходимой обороны?
В этой связи обязательным и принципиально важным представляется чёткое уяснение таких понятий, как ПРИМЕНЕНИЕ ОРУЖИЯ, а также НАСИЛИЕ, поскольку от «пальмы первенства» в использовании этих средств, заведомо предназначенных не для раздачи подарков политическим оппонентам за хорошее поведение, а для физического их подавления, и будет, в конечном итоге, зависеть не только правовая оценка содеянного, как преступного или не содержащего в себе признаков преступления, но и квалификация совершённых действий, а также мера уголовного наказания (а возможно – и божьего, ведь не зря церковь подвергла анафеме того, кто первым применит насилие).
Определение этих понятий даётся в пункте 12 все ещё действующего на территории РОССИИ постановления №4 Пленума Верховного Суда СССР от 30 марта 1990 года «О судебной практике по делам о злоупотреблении властью или служебным положением, превышении власти или служебных полномочий, халатности и должностном подлоге», согласно которому насилие имеется тогда, когда действия виновного сопряжены с нанесением потерпевшему телесных повреждений, физической боли, а также ограничением его свободы.
При решении вопроса о наличии в действиях виновного, согласно этому же пункту постановления, квалфицирующего обстоятельства– применения оружия, судам следует исходить из того, что такой вывод может быть сделан в случаях, когда по делу установлено фактическое использование оружия для физического воздействия на потерпевшего путем причинения ему смерти или нанесения телесных повреждений, а также для психического воздействия путём угрозы приченения такого вреда, если у потерпевшего имелись основания считать, что его жизни и здоровью грозила реальная опасность.
И ещё одно предварительное замечание, которое надо учесть при правовой диагностике содеянного.
Оценивая наличие-отсутствие необходимой обороны или крайней необходимости, следует, как представляется, иметь в виду, что ценнее человеческой жизни и здоровья объектов защиты не существует (в том числе уступают в шкале ценностей им и такие категории, как «необходимость защиты Конституции», «незыблемость парламентской демократии», «искажение правды средствами массовой информации» и т. п. категории).
Об этом, кстати говоря, сказано и в Декларации прав и свобод человека и гражданина, принятой Верховным Советом РСФСР 22 ноября 1991 года. Согласно ст. 7 этой Декларации, каждый имеет право на жизнь, которая является ВЫСШЕЙ ценностью общества и государства. Продолжая славное, и казалось бы ставшее традицией, следование в законотворчестве общечеловеческим ценностям, и сам Съезд народых депутатов, собравшись в седьмой раз, 9 декабря 1992 года принял Закон Российской Федерации № 4061-1 «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного Закона) Российской Федерации – РОССИИ», в преамбуле которого признал ПРИОРИТЕТ прав человека и гражданина Российской Федерации (см. Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета РФ №2 от 14 января 1993 года, ст. 55). Правда, это не помешало нашему доблестному законодателю во времена «большого сидения» в Белом Доме в период кризиса ввести смертную казнь за невыполнение решений Верховного Совета и Съезда, которая, к счастью, в исполнение не приводится, поскольку норма об этом чуде законотворчества так и не вышла за стены, бывшие свидетелями её принятия.
Таким образом, всякое применение насилия и оружия в политическом противостоянии во имя «защиты Конституции», «парламентской демократии», «за невыполнение решений Верховного Совета» и т. п. в отношении мирных и безоружных граждан своей страны является в чистом виде уголовным преступлением без каких- либо признаков необходимости применения институтов, предусмотренных ст. 13 или ст. 14 Уголовного кодекса РСФСР.
Пока мы не знаем, располагая КАКОЙ достоверной информацией и по КАКИМ таким мотивам, руководствуясь которыми нельзя было поступить иначе, одно из высших должностных лиц государства- Вице-президент Руцкой перед всем миром с балкона Белого Дома призвал своих вооруженных политических сторонников «взять штурмом» сначала Мэрию, а затем и телекомплекс «Останкино», что и было осуществленно с разной степенью успешности 3 октября 1993 года. При этом руцкистами применялось насилие и оружие, в результате чего погибли и были ранены многие защитники указанных государственных учреждений, в том числе сотрудники милиции и военнослужащие, отражавшие вооруженное нападение; зданиям этих учреждений приченен существенный материальный ущерб; приостановлена деятельность телерадиокомпаний «Останкино», в связи с чем миллионам людей был перекрыт доступ информации о происходящем в Москве; дезорганизована работа общественного транспорта в районе противоправных действий; квартиры многих граждан, расположенные в непосредственной близости от происшедших событий, были существенно повреждены от попадания шальных пуль и снарядов.
Этот перечень последствий не является исчерпывающим и подлежит дополнению в ходе проводящегося предварительного следствия.
Если говорить о субъективной стороне содеянного Руцким, то невозможно себе представить, чтобы военнослужащий, генерал-майор Военно-Воздушных Сил России, боевой летчик, удостоенный высшей награды СССР за боевые заслуги в Афганистане, окончивший с отличием две военные академии (о чем не раз публично напоминал слушателям), длительное время занимавший командные должности в авиационных подразделениях Военно-Воздушных Сил, где «штурм» является профессиональным термином, означающим «решительную атаку укрепленной позиции», не сознавал, что посылая грузовиками сотни вооруженных людей на решительную атаку «укрепленных» несколькими милиционерами Мэрию и Останкино, по существу подвигал их к неспровоцированному НАСИЛИЮ с применением имевшегося у многих из его сторонников оружия и желал этого, чего не вправе было делать ни одно должностное лицо, если оно не было поставлено в состояние крайней необходимости или необходимой обороны.
В случае, если органы предварительного следствия не установят обстоятельств, подтверждающих наличие указанных специальных условий, устраняющих уголовную ответственность указанного должностного лица, содеянное Руцким следует признать превышением власти и служебных полномочий, т.е. квалифицировать их как совершение им с прямым умыслом действий, явно выходящих за пределы прав и полномочий, предоставленных ему Конституцией, которые сопровождались насилием и применением оружия, что причинило существенный вред государственным и общественным интересам, а также охраняемым законом правам и интересам граждан, т.е. как преступление, предусмотренное ч.2 ст. 171 УК РСФСР.
При этом возможен и другой вариант квалификации действий Руцкого, а именно- по ст. 260 УК РСФСР, как военнослужащего. Но для этого следует выяснить ряд существенных обстоятельств: продолжал ли он, будучи Вице-президентом, находиться на военной службе. Несмотря на то, что Президент Указом от 3 октября 1993 года №1576 уволил Руцкого А.В. с военной службы и пояснил, что этот Указ вступает в силу с момента его подписания, надо все-таки установить, когда же конкретно это подписание произошло. Если до совершения Руцким действий, которые могут быть признаны преступными- он может нести уголовную ответственность только за общеуголовное должностное преступление. Если этот Указ был подписан после совершения упомянутых действий, можно будет подумать о вменении ему одного только воинского преступления, предусмотренного ст. 260 УК РСФСР.
Предпочтительность квалификации действий Руцкого как должностного преступления обусловлена и тем, что организация массовых беспорядков, пока еще вмененная ему органами предварительного следствия, также может быть совершена только с прямым умыслом. Практически это значит, что Руцкой, посылая людей в Мэрию и Останкино, должен был достоверно знать и желать, чтобы его штурмовики там занимались погромами, разрушениями, поджогами и другими подобными действиями, составляющими объективную сторону указанного преступления.
Ничего подобного, конечно, ни прямыми, ни косвенными данными, как представляется, доказать не удастся, а на предположении, как известно, обвинение построить нельзя.
С другой стороны, наличие прямого умысла на совершение описанных действий, составляющих квалифицированное должностное преступление, как представляется, поддается достаточно убедительному доказыванию.
При расследовании и квалификации действий Руцкого и Ко обязательно должен, что называется, вставать ребром и вопрос о том, кому и каким образом вменять гибель людей.
В этой связи хочется сразу заметить, что этого нельзя сделать ни в рамках одной лишь ст. 171 или ст. 260 УК РСФСР, ни в рамках уже вмененной Руцкому ст.79 УК РСФСР, поскольку умышленные убийства не охватываются этими составами и должны квалифицироваться по совокупности преступлений.
По имеющимся в распоряжении следствия данным, сам Руцкой никого не убивал и убивать никого не посылал (во всяком случае доказать обратное будет нелегко).
При таких обстоятельствах, думается, следствие может вполне, дабы не затягивать время расследования, вменив Руцкому ч.2 ст.171 УК РСФСР (ст.260 п. «б» УК РСФСР), не забыв при этом обвинить его и в незаконном лишении свободы в подвале Белого Дома путем превышения своей власти и полномочий заместителя Мэра города Москвы, который был доставлен туда после весьма колоритного напутственного слова штурмовикам генерал-полковника в отставке А.Макашова, прозвучавшего по телевидению в следующем виде: «…а чиновников из мэрии выбросте на улицу, на х…й!», поставить на этом точку и направить дело в суд.
Это станет возможным, если в ходе расследования, конечно, не всплывут новые эпизоды преступной деятельности Руцкого, а также если не будет установлено, что он действовал по предварительному сговору с другими лицами в соответствии с отведенной ему ролью.
Что же касается гибели людей, в том числе и в результате умышленных убийств, а также поджогов, погромов, то установление исполнителей, организаторов, пособников и подстрекателей можно вполне осуществить в рамках самостоятельно расследуемого дела.
Если в нем всплывет роль Руцкого- как говорится-, милости просим. На этот счет есть ст.41 УК РСФСР, которая дает возможность осуждения по совокупности приговоров.
И еще несколько слов о порочности самой идеи вменения Руцкому ст. 79 УК РСФСР.
Об отсутствии у него прямого умысла на совершение действий (организацию совершения действий), составляющих объективную сторону этого преступления, уже говорилось.
В данном случае хотелось бы остановиться на прозвучавшем на совещании с моим участием предложении вменить Руцкому, обвиненному в организации массовых беспорядков, «гибель людей». Причем, погибшие должны быть с «той» и с «другой» стороны. Надо сказать и о чисто технических, и правовых трудностях, с которыми придется столкнуться следствию, обвинителям и суду, если возобладает точка зрения о необходимости идти по пути вменения организации массовых беспорядков.
Все дело в том, что в конкретных процессуальных решениях (постановлениях о привлечении в качестве обвиняемого, обвинительном заключении и приговоре), все из указанных в ст. 79 УК РСФСР действий и их последствий должны быть максимально конкретизированы, что является непреложным требованием обеспечения права обвиняемого и подсудимого на защиту от предъявленного обвинения. При несоблюдении этого правила, как показывает судебная практика, уголовные дела направляются на новое расследование.
Вменив «гибель людей» с учетом требований конкретности обвинения, органы предварительного следствия неизбежно должны будут указать точное число погибших и конкретные обстоятельства их гибели. Причем, при указании последних обстоятельств важно, чтобы они находились в причинной связи с массовыми беспорядками, иначе к числу погибших могут быть присоединены, к примеру, и убитые в пьяной драке родственниками на почве бытовых отношений.
При этом, как представляется, выдвигавшееся на совещании N предложение о причислении к числу погибших всех, назависимо от того, по какую сторону баррикад они находились, является скорее по-женски эмоциональным, нежели правовым.
Очевидно, что гибель людей в контексте происшедших событий, в уголовно- правовом смысле всегда должна относиться к тяжким последствиям чьих–либо преступных деяний. Если же такого деяния не было, либо последствия наступили в результате действий, которые не предусмотрены уголовным законом как преступные, то и последствия эти в виде гибели людей не подлежат уголовно-правовой оценке ни в качестве тяжких, ни каких-либо иных.
В виде примера можно привести наступление смерти человека в результате неизлечимого заболевания, правомерного применения института необходимой обороны, воздействия непреодолимой силы, а также самоубийства (о последнем см. в прилагаемой копии определения Верховного Суда РСФСР от 25 февраля 1991 года по делу Мунаева В.К.).
Таким образом, если органы предварительного следствия все-таки зададутся целью вменить фигурантам по настоящему делу в качестве последствий их действий «гибель людей», возможность наступления смерти от этих причин кого-либо из погибших следует полностью исключить. Однако для этого органам предварительного следствия суду придется предъявить установленные обстоятельства гибели людей, которые, как известно, должны быть отражены в соответствующих постановлениях органов предварительного следствия или вступивших в законную силу приговорах судов. Кроме того, поскольку организовать массовые беспорядки можно только с прямым умыслом, надо говорить не о гибели людей вообще, а об умышленном убийстве при отягчающих ответственность обстоятельствах. Действия организаторов массовых беспорядков при этом следует квалифицировать по совокупности преступлений, предусмотренных ст. 79 и ст. 17,102 УК РСФСР, как подстрекательство к совершению этого тяжкого преступления, если это удалось доказать.
Хотелось бы обратить внимание еще на один нюанс, препятствующий включению «гибели людей» в конструкцию преступления, предусмотренного ст.79 УК РСФСР. Дело в том, что в действующем Уголовном кодексе понятие «гибель людей» в качестве состоявшегося последствия чьих-либо деяний, применяется лишь в конструкциях статей, предусматривающих уголовную ответственность за неосторожные преступления (ст. ст. 211, 211-3, 213, 215-1, 216, 223-5, 251-1 УК РСФСР), а преступление, предусмотренное ст.79 УК РСФСР, может быть совершено, как известно, только с прямым умыслом.
Отступать от этого правила законадателя- значит нарушать один из методологических принципов формальной логики- принцип ТОЖДЕСТВА, каторый устанавливает требование определенности мышления, в соответствии с которым, употребляя в процессе рассуждения некоторый термин, органы предварительного следствия и суды должны употреблять его всякий раз в одном и том же смысле, понимать под ним каждый раз нечто определенное.
В этой связи понятие «гибель людей» правоприменительными органами, дабы не нарушать установленное законадателем правило, должно употребляться при формулировке обвинения, как представляется, лишь применительно к составам неосторожных преступлений.
Для каких–либо суждений по поводу квалификации содеянного сторонами конфликта 4 октября 1993 года, а также о возможных направлениях следствия по этим событиям, автор настоящей записки не имеет, к сожалению, достаточной следственной информации о точной хронологии событий и фактической их стороне.
Координатор группы обвинителей
по делу Янаева и др.
Старший прокурор отдела реабилитации
жертв политических репрессий
старший советник юстиции О.В.Назаров
«15» ноября 1993 года»
