Е.В.Поносов

ГОУ ВПО «Челябинский государственный университет»;

электронная почта:advocatus_dei@mail.ru

 

ПРОТИВОПРАВНЫЕ (ПРЕСТУПНЫЕ) И НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫЕ СДЕЛКИ

(или заблуждение о межотраслевом значении некоторых категорий гражданского права)

 

1

В процессе беглого знакомства со статьями действующего Уголовного кодекса РФ несложно заметить использование законодателем при построении составов преступлений гражданско — правовых категорий, связанных с институтом сделки. Более того, ряд сделок фактически криминализирован. Например, статьи 127.1 (торговля людьми), ст. 141.1 (нарушение порядка финансирования избирательной кампании), ст. 159 (мошенничество), ст. 163 (вымогательство), ст. 170 (регистрация незаконных сделок с землей), ст. 171 (незаконное предпринимательство), ст.171.1 (сбыт немаркированных товаров и продукции), ст. 172 (незаконная банковская деятельность), ст. 174 — 174.1 (легализация преступных доходов) и др.

По утверждению М.В. Кратенко - «всё чаще отмечается взаимодействие гражданского права с другими отраслями (трудовым, налоговым и даже уголовным), приобретение некоторыми гражданско — правовыми понятиями и терминами межотраслевого значения»¹.

Однако представляется, что такое межотраслевое взаимодействие происходит исключительно путем заимствования гражданско — правовых терминов без соблюдения каких — либо правил и логики криминализации противоправных деяний.

2

Принято считать, что процессы, происходящие в жизни общества, их развитие неизбежно порождают объективную необходимость уголовно - правовой охраны определенных ценностей. Тем не менее, в исследованиях, посвященных праву, юридическим вопросам подчас придается статус метафизических – когда дается указание только на существование искомой закономерности, но механизм ее не раскрывается².

Например, по словам профессора Л.Д. Гаухмана криминализация, то есть установление уголовной ответственности за деяния, ранее не относившиеся к числу преступлений, вызвана тем, что в новых социально - экономических и политических условиях ряд деяний, прежде не представлявших общественной опасности, стали общественно опасными ³.

Несложно обратить внимание на внутреннее противоречие данного определения.

С одной стороны, из него следует требование наличия основания криминализации. Следовательно, совершение в последующем деяния, признанного преступлением, не может рассматриваться как нарушение только уголовно – правовых предписаний, поскольку это сразу ставит под сомнение наличие оснований его криминализации.В противном случае уголовный закон охранял бы сам себя и, более того, деяние признавалось бы общественно опасным и противоправным только при условии его запрещенности уголовным законом. С другой стороны, рассмотрение в качестве основания криминализации только социально – экономических и политических условий игнорирует иное отраслевое законодательство или, по крайней мере, указывает на то, что, несмотря на действующее законодательство, в силу только указанных условий деяние может быть признано преступным. В таком случае закон охраняет сам себя, и противоправность деяния определяется только им. Таким образом, исчезает смысл вести речь об основаниях криминализации.

Поэтому, применительно к сфере экономической деятельности, следует признать, что социально – экономические и политические условия могут рассматриваться в качестве предпосылок для формулирования моделей правомерного поведения в гражданском, финансовом, банковском и т.п. законодательстве. И только с учетом норм иной отраслевой принадлежности можно строить представления о моделях недопустимого поведения. Другими словами, представление о преступлении производно от представлений о правомерном поведении, но не наоборот.

С этой точки зрения общественная опасность и противоправность деяния, в том числе в сфере экономической деятельности, первичны по отношению к понятию «преступление». При этом общественная опасность может быть выражена только в противоправности (в широком значении данного понятия). Такой вывод строится на следующих основаниях.

Традиционно криминализация понимается как процесс признания общественно опасных деяний преступными, т. е. процесс формализации таких деяний посредством уголовного закона. При этом уточняется, что запрещенность общественно опасного деяния уголовным законом делает его уголовно противоправным⁴. Но следует учитывать, что речь идет только о придании противоправности общественно опасного деяния качества «уголовной». Сама же противоправность деяния – это отнюдь не следствие уголовного запрета (оно противоправно еще до признания его преступлением). Данный вывод находит подтверждение в общей теории права. Например, С.С. Алексеев указывает на то, что преступление наряду с проступками (административными деликтами, дисциплинарными проступками, гражданскими правонарушениями и т.п.) является разновидностью правонарушения. В свою очередь правонарушения наряду с объективно – противоправными деяниями является разновидностью противоправных (неправомерных) деяний. При этом от других правонарушений преступление отличается качеством общественной опасности (абсурдно считать, что другие правонарушения не общественно опасны, т.к. это означало бы что они безвредны)⁵. Подтверждением может служить Постановление Конституционного Суда РФ от 16 июня 2009 года №9 – П «По делу о проверке конституционности ряда положений статей 24.5, 27.1, 27.3, 27.5 и 30.7 Кодекса РФ об административных правонарушениях, пункта 1 статьи 1070 Гражданского кодекса РФ и статьи 60 Гражданского процессуального кодекса РФ в связи с жалобами граждан М.Ю. Карелина, В.К. Рогожкина и М.В. Филандрова». В нем указано на то, что административные правонарушения в отличие от преступлений, влекущих наступление уголовной ответственности «представляют собой меньшую общественную опасность»⁶. Таким образом, преступность деяния – это качественная характеристика противоправности деяния, она не предопределяет последнюю. Например, деяние может не соответствовать требованиям гражданского или банковского законодательства, но не являться при этом уголовно запрещенным. Из этого не следует, что оно правомерно. Оно противоправно, но непреступно. Равно абсурдно считать, что правомерно только то деяние, которое не нарушает уголовный запрет, поскольку в таком случае гражданское или банковское законодательство не должно определять, что правомерно, а что нет (следовательно, данные отрасли становятся «мертвыми»). По всей видимости, именно данные обстоятельства подтолкнули С.С. Алексеева определить противоправное (неправомерное) действие, как волевое действие, которое не соответствует правовым предписаниям, ущемляет субъективные права, не согласуется с возложенными на лиц юридическими обязанностями⁷. В науке уголовного права данной точки зрения придерживается Г.П. Новоселов. Ученый считает утверждение о том, что преступление есть нарушение не правовых требований вообще, а только уголовно-правовых необоснованным, поскольку запрет на совершение общественно опасных деяний возникает еще до момента их криминализации. В частности, он указывает следующее: «исходной в данном случае должна быть мысль о существовании в обществе не только уголовного права, но и иных социальных регуляторов: правовых норм (Конституции, гражданского права, административного права и т.п.) … Несомненно, в отличие от статей Особенной части УК, где речь идет об отклоняющемся поведении, многие социальные нормы чаще всего описывают должный, желаемый, одобряемый вариант поведения людей, некий его стандарт, образец. Выполняя такую функцию, они, однако, так или иначе, прямо или косвенно, очерчивают круг отклоняющегося, неодобряемого, порицаемого поведения. Существенно еще и то, что всякая социальная норма не просто информирует о добре или зле, хорошем или плохом, желаемом или не желаемом, но и содержит определенные предписания: разрешающие или запрещающие, управомочивающие или обязывающие. Можно ли игнорировать это обстоятельство …? Конечно, нет, и не только потому, что уголовный закон не может устанавливать уголовную ответственность за то, что с точки зрения других социальных регуляторов не должно считаться неправильным, запрещенным, но и потому, что возникает вопрос: для чего нужно при установлении уголовной ответственности запрещать деяния, которые уже были …запрещены? По каким соображениям оказывается необходимым или по крайней мере оправданным доказывать наличие уголовного запрета, к примеру, в статье, предусматривающей ответственность за уклонение от уплаты налогов? Существует налоговое законодательство, Конституция РФ, где прямо говорится: «Каждый обязан платить законно установленные налоги и сборы» (ст. 57) и, стало быть, еще до и вне зависимости от принятия данной нормы УК налогоплательщики были обязаны платить установленные налоги и сборы»⁸. В свою очередь использование понятий «уголовно-правовой запрет» и «нарушение уголовного закона» нельзя назвать точными, т.к. «применение статьи уголовного закона становится возможным лишь при условии тождества содеянного ее содержанию … деяние должно считаться преступным не тогда, когда оно противоречит содержанию уголовного закона, а, наоборот, если оно находится в точном соответствии с ним»⁹.

3

Означает ли всё выше сказанное, что наличие в гражданском праве института, регламентирующего недействительность сделок, позволяет в последующем, используя формулировки гражданского кодекса, криминализировать отдельные деяния?

Нет. Историко — правовой анализ позволяет говорить об обратном — о воздействии публичного права на частное и о привнесении представлений о недействительной сделке из административного права, начиная с составления Свода Законов Российской Империи. В дальнейшем, как указывает А.А. Яковлев, - «в первые годы советской власти, в период принятия ГК РСФСР 1922 года существовала прямая установка о необходимости как можно большего вмешательства государства в частноправовые отношения. Проводился курс на подчинение гражданского права задачам построения коммунизма. Вот что по этому поводу говориться в письме В.И. Ленина Д.И. Курскому от 28 февраля 1922 года: «Продвинуться дальше в усилении вмешательства государства в «частноправовые отношения», в гражданские дела: нам грозит большая опасность в этой области недоделать…: не сфальшивить, не смалодушничать, не выпустить из своих рук ни малейшей возможности расширить вмешательство государства в гражданские отношения»¹⁰.

Гражданский кодекс РФ полностью следует логике предыдущих законотворцев. Продолжая служить инструментом защиты «публичного интереса» ст. 169 ГК РФ носит очевидно карательный характер, поскольку последствия недействительности такой ничтожной сделки не являются реституцией, а носят исключительно конфискационный характер, что очевидно не относится к предмету и методу гражданско – правового регулирования. Кроме того, можно с уверенностью утверждать, что ст. 169 ГК РФ призвана дополнять уголовное законодательство. При этом, отсутствие определенности данной нормы позволяет подвести под карательные (конфискационные) меры неопределенный перечень деяний. Конституционный Суд РФ в определении от 8 июня 2004 года №226 указал, что используемые в ст. 169 ГК РФ понятия «основы правопорядка» и «нравственность» как оценочные понятия наполняются содержанием в зависимости от того, как их трактуют участники гражданского оборота и правоприменительная практика. Но такой подход оставляет место для произвола, позволяет вкладывать суду собственный смысл в данное понятие.

В то же время Конституционный Суд РФ неоднократно обращал внимание на то, что в силу конституционного принципа равенства всех перед законом и судом (статья 19, часть 1, Конституции Российской Федерации) запреты и иные установления, закрепляемые в законе, должны быть определенными, ясными, недвусмысленными. Неопределенность содержания правовой нормы, как отметил Конституционный Суд Российской Федерации в Постановлении от 15 июля 1999 года, допускает возможность неограниченного усмотрения в процессе правоприменения и тем самым - нарушения принципа равенства, а также принципа верховенства закона¹¹.

 

Вывод о воздействии публичного права на частное и о привнесении представлений о недействительной сделке из публичного права подтверждается сложившейся судебной практикой.

В п.1 Постановления от 10 апреля 2008 года №22 «О некоторых вопросах практики рассмотрения споров, с применением ст. 169 Гражданского кодекса РФ» Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ указал на следующее:

1. при определении сферы применения ст. 169 ГК РФ судам необходимо исходить из того, что в качестве сделок, совершенных с указанной целью (Авт. - ст.169 - «Недействительность сделки, совершенной с целью, противной основам правопорядка и нравственности»), могут быть квалифицированы сделки, которые не просто не соответствуют требованиям закона или иных правовых актов (ст. 168 ГК РФ), а нарушают основополагающие начала российского правопорядка, принципы общественной, политической и экономической организации общества, его нравственные устои. К названным сделкам могут быть отнесены в частности сделки, направленные на отчуждение определенных видов объектов, изъятых или ограниченных в гражданском обороте (соответствующие виды оружия, боеприпасов, наркотических средств, другой продукции, обладающей свойствами, опасными для жизни и здоровья граждан и т.п.); сделки, направленные на изготовление, распространение литературы и иной продукции, пропагандирующей войну, национальную, расовую или религиозную вражду; сделки, направленные на изготовление или сбыт поддельных документов и ценных бумаг;

2. для применения ст. 169 ГК РФ необходимо установить, что цель сделки, права и обязанности, которые стороны стремились установить при ее совершении либо желаемое изменение или прекращение существующих прав и обязанностей заведомо противоречили основам правопорядка и нравственности;

3. цель сделки может быть заведомо противной основам правопорядка и нравственности только в том случае, если в ходе судебного заседания будет установлено наличие умысла на то хотя бы у одной из сторон.

Далее, в п. 5 Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ особо подчеркнул следующее - в тех случаях, когда сделка сама по себе образует состав публичного правонарушения либо указанное правонарушение связано с совершением такой сделки, в рамках спора, вытекающего из публичных правоотношений, подлежат применению санкции, установленные законодательством в качестве меры ответственности за совершение данного правонарушения, а не последствия, предусмотренные ст. 169 ГК РФ.

Интересная информация.

В постановлении Президиума Верховного Суда РФ от 5 февраля 2003 года содержится следующий вывод – суд в соответствии со ст. 169 ГК РФ пришел к правильному выводу о том, что получение осужденным ценностей от взяткодателей является сделкой, притом недействительной.

 

В комментарии к рассматриваемому постановлению Д.В. Новак обращает внимание на то, что таким образом «в п.5 Постановления проводится идея резервного характера санкции, предусмотренной ст. 169 ГК РФ ... как справедливо отмечает В.Л. Слесарев, «конфискационные меры, предусмотренные в ст. 169 ГК РФ, выступают в качестве исключительных правовых средств, которые применяются лишь тогда, когда публичные отрасли права, имеющие значительный принудительно — охранительный потенциал, по тем или иным причинам не могут обеспечить достижения задач, поставленных перед ними … Например, … отсутствует состав преступления ввиду того, что лицо, являющееся стороной сделки, совершенной с целью, заведомо противной основам правопорядка и нравственности, не отвечает признакам субъекта данного преступления …, а потому невозможно применение конфискации имущества как меры уголовно — правового характера»¹².

4

Отсутствие четкого межотраслевого взаимодействия уголовного и гражданского права при квалификации сделок в целях их криминализации проявляется также в следующем.

Как отмечает К.И. Скловский :

• «уголовный процесс не допускает споров о признании сделок недействительными и применения последствий недействительности сделок. Поэтому обвинение в мошенничестве не связано процессуально с признанием сделки мошенника недействительной»;

• этот факт влечет два следствия: во — первых, для осуждения за мошенничество, как и иное хищение, вовсе не требуется предварительно признать сделку недействительной, а во — вторых, доводы обвинения о недействительности или порочности тех или иных сделок никакого отношения к применению уголовного закона не имеют и потому не только не усиливают обвинение, но ввиду своей иррелевантности, неотносимости к делу скорее его ослабляют»;

• «доказанность средствами уголовного процесса обмана, насилия, угроз предрешает установление этих фактов в гражданском споре о недействительности соответствующей сделки. Но эта предрешенность все же не тождественна утверждению о недействительности сделки по отчуждению имущества в силу одного только вынесения обвинительного приговора»¹³.

 

Таким образом, подчеркивается отсутствие необходимости оперирования в уголовном праве категориями гражданского права, соотношением их норм между собой.

5

В завершении следует обратить внимание еще на одну особенность межотраслевого значения института сделки применительно к уголовному праву. Она касается соотношения понятий противоправность и недействительность.

И. Данилов пишет по этому поводу следующее:

• «о том, что недействительные сделки не следует относить к противоправным, свидетельствует возможность применения конверсии - «оздоровления» договора. Так, статья 341 ГК РФ о толковании договора может применяться при конверсии договора, не соответствующего требованиям закона, путем применения к нему правил, регулирующих сходные отношения»;

• сделка, совершенная недееспособным лицом (п. 2 ст. 171 ГК РФ), малолетним (п.2 ст.172 ГК РФ), а также сделка, совершенная без соблюдения нотариальной формы или правил о государственной регистрации, признаваемые по общему правилу ничтожными, при определенных условиях могут считаться действительными;

• «нельзя говорить о неправомерности недействительных сделок и при их оспоримости … Признавая недействительную сделку неправомерной, мы неизбежно придем к выводу о том, что оспоримые сделки до их оспаривания и действительные, и правомерные, а при признании недействительными вдруг становятся неправомерными действиями. При отсутствии же оспаривания в течение года они будут действительными и правомерными. Понятно, что действие не может становиться то правомерным, то неправомерным. Следовательно, нельзя отождествлять понятие недействительности сделки с неправомерным действием»;

• «оспоримая сделка, совершенная под влиянием насилия или обмана, при отсутствии ее оспаривания в течение года будет вполне действительной. Но в пределах срока исковой давности по обязательствам из причинения вреда и в пределах срока привлечения к уголовной ответственности по соответствующим преступлениям (принуждение к заключению договора, мошенничество) меры ответственности должны применяться к нарушителю даже при действительности сделки»¹⁴ .

Отталкиваясь от такого подхода законодателя к институту сделки, а также всего выше изложенного несложно предположить если не то, что понятие сделки нельзя отождествлять с правомерным действием, то по крайней мере то, что нормы гражданского законодательства не позволяют определять противоправность (в широком значении данного понятия) сделки для нужд других отраслей права. Таким образом, деяние признается общественно опасным и противоправным исключительно при условии его запрещенности уголовным законом.