1. Институт эмансипации несовершеннолетних не является произвольной
искусственной конструкцией, являющейся плодом
субъективных устремлений
авторов проекта действующего ГК. Дозволение несовершеннолетнему собственнику
обрести полную дееспособность в порядке эмансипации не только и столько
«своеобразная дань процессу стремительно развивающегося
предпринимательства»,
[1] но необходимый
организационно-нормативный регулятор, обусловленный новым экономическим укладом
нашей страны и биосоциальной природой человека.
Сущность эмансипации (ст. 27
ГК РФ) состоит в том, что несовершеннолетний, достигший шестнадцатилетнего
возраста, может быть объявлен полностью дееспособным, если работает по трудовому
договору (контракту) либо с согласия родителей, усыновителей или попечителя
занимается предпринимательской деятельностью. Объявление несовершеннолетнего
полностью дееспособным существенно изменяет гражданско-правовой режим его
участия в торговом обороте. Отныне он вправе самостоятельно совершать любые
сделки, согласие его родителей не имеет какого-либо правового значения. Законные
представители не отвечают по обязательствам эмансипированного, в том числе и по
обязательствам из причинения вреда. Он не может приобретать лишь те субъективные
права и обязанности, для приобретения которых федеральным законом установлен
возрастной ценз.
[2] Эмансипация
несовершеннолетнего, казалось бы, должна иметь для него и негативную сторону.
Ребёнок имеет право на получение содержания от своих родителей (ст. 60 Семейного
кодекса РФ).
[3] Родители обязаны
содержать своих несовершеннолетних детей (ст. 80 СК РФ). Изъявляя желание
получить полный объем дееспособности ранее установленного законом возраста,
несовершеннолетний тем самым демонстрирует свою имущественную самостоятельность
и независимость от родителей в материальном отношении. Логика подсказывает, что
после эмансипации несовершеннолетние должны утрачивать право на получение
содержания от родителей,
[4] но обязаны
вносить некоторую часть своего дохода в семейный бюджет в случае совместного
проживания с родителями. Интересно, что американскому праву известно понятие
фактической эмансипации, под которым понимают прямо или косвенно выраженный
отказ родителей от права на заработок несовершеннолетнего,
[5] что вполне объяснимо при раздельном проживании. Но «не
всякая последовательность, - писал проф. Б. Б. Черепахин, - должна быть
путеводной звездой. Крайние точки зрения, несмотря на свою последовательность,
остаются обычно в области «чистой» теории и не получают отражения в действующем
праве».
[6] Нельзя, используя нормативные
регуляторы, чрезмерно часто вторгаться «в ту сферу человеческих отношений, рядом
с которой право должно скромно молчать». Поэтому действующее законодательство
прямо не обязывает эмансипированных несовершеннолетних, проживающих с
родителями, брать на себя частичку расходов по содержанию совместно
используемого имущества.
2. Процедура эмансипации, итогом которой
являются столь существенные изменения статуса подростка, инициируются не иначе
как по его прямому волеизъявлению, которое должно быть зафиксировано в его
письменном заявлении в орган опеки и попечительства (орган местного
самоуправления). В случае отказа органа местного самоуправления вынести
постановление об объявлении несовершеннолетнего полностью дее- способным,
подросток может обратиться в суд с соответствующим заявлением. Поскольку статус
полностью дееспособного лица он приобретает по своей воле и в своих собственных
интересах, трудно согласиться с предположениями С. Д. Могилевского о том, что
законные представители могут обращаться в суд, если орган опеки и попечительства
отказался эмансипировать их чадо, либо орган опеки и попечительства может
обращаться в суд, если не может решить вопрос об эмансипации подростка без
согласия обоих родителей, усыновителей, попечителя.
[7] Инициатива в любом случае должна исходить от
несовершеннолетнего.
Позиция, высказанная С. Д. Могилевским, имеет своим
основанием, очевидно, положения ч. 1 п. 1 ст. 56 СК РФ, устанавливающей, что
защита прав и законных интересов ребенка осуществляется родителями (лицами, их
заменяющими), а в случаях, предусмотренных Семейным кодексом, органом опеки и
попечительства, прокурором и судом. Конечно же, по аналогии принимается во
внимание и правило ч. 2 ст. 263 ГПК РСФСР, согласно которой решение об отмене
ограничения дееспособности гражданина выносится судом по заявлению самого
гражданина, его попечителя, а также лиц и государственных органов, в том числе и
органа опеки и попечительства, по заявлению которых может быть начато дело о
признании гражданина ограниченно дееспособным вследствие злоупотребления
спиртными напитками или наркотическими веществами.
Поскольку ГПК РСФСР по
объективным причинам не регламентирует процедуры судебного объявления
несовершеннолетнего полностью дееспособным, то попытка применить к данным
отношениям предписания главы 29 ГПК РСФСР по аналогии выглядит обоснованной. Но
только на первый взгляд. Смысл аналогии закона состоит в том, что к отношениям
прямо не урегулированным законодательством, применяется законодательство,
регулирующее сходное отношение, если это не противоречит их существу.
Гражданин в возрасте от 14 до 18 лет обладает большими возможностями для
самостоятельного участия в обороте, нежели гражданин, чья дееспособность
ограничена на основании ст. 30 ГК. Подростка, стремящегося к эмансипации, никто
не ограничивал в дееспособности. Своим заявлением он по существу просит
правоприменителя опровергнуть установленную законодателем презумпцию, согласно
которой дети становятся способными к самостоятельной гражданской жизни не ранее
18 лет. В соответствии с ч. 2 п. 1 ст. 56 СК несовершеннолетний, ставший
полностью дееспособным до достижения 18 лет, самостоятельно защищает свои права
и законные интересы, следовательно, претендующий на эмансипацию подросток должен
продемонстрировать суду способность к самостоятельной защите своих прав.
В
дополнение следует сказать, что приобрести полную дееспособность помимо
эмансипационных процедур несовершеннолетний может в результате вступления в
брак. Заявление о браке должно исходить непосредственно от брачующегося,
следовательно, и просить суд об объявлении полностью дееспособным может только
сам несовершеннолетний. Вполне осознавая слабость последнего довода,
(брачующийся несовершеннолетний своим заявлением не настаивает на эмансипации, а
просит о юридическом признании сложившихся/складывающихся семейных отношений),
автор, тем не менее, питает надежду, что отстаиваемая им позиция найдет свое
подтверждение в будущем ГПК.
[8]
3. Представляется, что законодатель может наделить суд правомочием
выносить решения об эмансипации несовершеннолетних не только в порядке особого
производства, но и в порядке производства по делам, возникающим из
административно-правовых отношений (оспаривание решений, действий (бездействия)
органов государственной власти, органов местного самоуправления, должностных
лиц, государственных и муниципальных служащих). Эту мысль можно аргументировать
следующим образом.
Согласие законных представителей на эмансипацию
фиксируется, бесспорно, в письменной форме. Несовершеннолетний должен получить
согласие обоих родителей. Понятно, что если один из родителей умер, лишен
родительских прав либо утратил дееспособность, то достаточно согласия одного из
родителей. Как быть если один из родителей проживает отдельно от семьи,
воспитывающей ребенка? Безусловно, требуется и его согласие наряду с согласием
родителя, проживающего совместно с ребёнком. Однако возможно, что по аналогии со
ст. 59 СК учет мнения родителя не обязателен при невозможности установления его
места нахождения, а также уклонения без уважительных причин от воспитания и
содержания ребёнка.
Несовершеннолетний, получивший согласие только одного из
родителей либо вообще не получивший согласия законных представителей, но
желающий эмансипироваться, обращается в орган опеки и попечительства с
заявлением об объявлении его полностью дееспособным. В этом случае орган
местного самоуправления обязан вынести постановление об отказе в удовлетворении
заявления подростка, не рассматривая мотивов его подачи, по одному лишь
формальному основанию - в связи с отсутствием согласия обоих родителей. Ребёнок,
настаивающий на эмансипации, может обратиться в суд с жалобой на действия
(бездействие) органа местного самоуправления. Суд должен проверить
обоснованность отказа в эмансипации и вынести решение по существу.
Автор,
таким образом, полагает, что отсутствие согласия законных представителей на
эмансипацию само по себе нельзя расценивать как безусловное основание для
отклонения жалобы судом. Равно, по мнению автора, нельзя утверждать, что при
согласии обоих родителей либо других законных представителей на эмансипацию
шестнадцатилетний, работающий по трудовому договору, в том числе и контракту,
либо занимающийся предпринимательством, должен быть в обязательном порядке
эмансипирован. Ведь родители, иные законные представители, произвольно
согласившись либо отказавшись согласиться на эмансипацию, тем самым могут
злоупотребить своими правами (родительской властью) вопреки интересам ребёнка и
нуждам торгового оборота.
4. При внесении решения об эмансипации орган
опеки и попечительства (суд) должен руководствоваться одновременно субъектным
(личностным, интеллектуальным) и объектным (имущественным) критериями.
Правоприменитель дожжен убедиться в том, что психическое развитие ребёнка,
уровень жизненного опыта позволяют ему участвовать в гражданских
правоотношениях, не прибегая к помощи родителей при совершении сделок, выяснить
мотивы эмансипации, определить является ли волеизъявление ребенка свободным,
осознанным либо вынужденным (интеллектуальный, личностный критерий). Вполне
вероятно, например, что родители, не желая нести субсидиарной ответственности по
деликтным обязательствам своего отпрыска, «уговорили» его подать заявление об
эмансипации. Может выясниться, что работодатель несовершеннолетнего является
подлинным инициатором предстоящей эмансипации, полагая, что эмансипированному
несовершеннолетнему легче зарегистрироваться в качестве индивидуального
предпринимателя, нежели подростку с неполной (частичной) дееспособностью,
рассчитывает после легитимации ребёнка в качестве предпринимателя заключить с
ним договор о совместной деятельности или подряда, «спрятав», таким образом,
имеющиеся между ними трудовые отношения.
Постановлением № 6/8 от 1 июля 1996
г. Пленум Верховного Суда РФ и Пленум Высшего Арбитражного Суда РФ не случайно
специально акцентируют внимание судебных инстанций на том, что эмансипированный
несовершеннолетний самостоятельно отвечает по обязательствам из причинения
вреда. Родители (лица, их заменяющие) не отвечают по любым обязательствам такого
подростка. Органы местного самоуправления или суды, объявляющие
несовершеннолетних полностью дееспособными, должны принимать во внимание при
вынесении соответствующих административных и судебных актов (постановлений,
решений) правила ст. 27 ГК и учитывать, что к моменту эмансипации
несовершеннолетний должен обладать не только необходимыми личностными,
интеллектуальными качествами, но имущественной базой, позволяющей надеяться на
то, что он способен удовлетворить претензии потерпевшего или кредитора
(контрагента по неудачной сделке). Таков объектный (имущественный) критерий,
которым должен руководствоваться правоприменитель при принятии решения по делу
об эмансипации. Иными словами, правоприменитель должен обращать внимание как на
личностные качества подростка, так и на круг его имущественных связей.
5. Здесь следует немного отклониться от темы. «Нередко случается, -
замечает В. А. Белов, - что при исследовании какой-либо правовой тематики автору
приходится высказывать собственное мнение по целому ряду вопросов, напрямую не
относящихся к предмету исследования, но, тем не менее, необходимых для успешного
решения поставленных задач».
[9] К
сожалению, в постановлении № 6/8 от 1 июля 1996 г. осталась без решения проблема
ответственности неэмансипированного несовершеннолетнего по сделкам, совершенным
им как самостоятельно, так и с письменного согласия законных представителей.
Согласно п. 3 ст. 28 ГК имущественную ответственность по сделкам
малолетнего, (т. е. по сделкам законного представителя от имени и за счет
малолетнего), в том числе и по сделкам, совершенным им самостоятельно, (т. е. по
сделкам, указанным в п. 2 ст. 28 ГК), несут его родители, усыновители или
опекуны, если не докажут, что обязательство было нарушено не по их вине. Эти
лица в соответствии с законом, (т. е. ст. 1073 ГК), также отвечают за вред,
причиненный малолетними. Очевидно, что здесь законодатель четко разграничивает
договорную и внедоговорную ответственность законных представителей за детей. В
соответствии с п. 3 ст. 2 6 ГК несовершеннолетние в возрасте от четырнадцати до
восемнадцати лет самостоятельно несут имущественную ответственность по всем
сделкам как совершенным с письменного согласия родителей, так и по сделкам,
перечисленным в п. 2 ст. 26 ГК. За причиненный вред такие несовершеннолетние
несут ответственность в соответствии со ст. 1074 ГК, предусматривающей возможную
субсидиарную ответственность законных представителей по деликтным обязательствам
несовершеннолетних. Здесь также законодатель четко разграничивает
ответственность несовершеннолетних за договорный и внедоговорный вред (убытки,
ущерб). Законные представители несовершеннолетних в возрасте от 14 до 18 лет,
таким образом, не могут нести ответственности по договорным обязательствам своих
детей, в отличие от родителей, усыновителей, опекунов детей в возрасте от 6 до
14 лет.
Однако в п. 28 Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 7 от 29
сентября 1994 г. «О практике рассмотрения судами дел о защите прав потребителей»
сказано, что законные представители «могут нести имущественную ответственность
за неисполнение или ненадлежащее исполнение договора в случае, когда у
несовершеннолетнего в возрасте от 14 до 18 лет нет доходов или иного имущества,
достаточного для возмещения вреда».
[10] Пример с договором бытового проката, приведенный в
указанном пункте, по мнению автора, показывает, что Верховный Суд РФ полагает
необходимым возлагать на родителей или заменяющих их лиц субсидиарную
ответственность за вред,
[11]
причиненный несовершеннолетним вследствие неисполнения или ненадлежащего
исполнения обязательств, возникающих из договора проката (поломка подростком
лыж, принадлежащих спортивной базе), безвозмездного пользования имуществом
(порча или утрата книг муниципального библиотечного фонда) и т. п. Отсюда
следует, что в подобных случаях Верховный Суд РФ рекомендует применять правила
не о договорной, а о деликтной ответственности, поскольку родители
несовершеннолетнего не отвечают по его договорным обязательствам. Намерения,
которыми руководствовался в данном случае правоприменитель, благие.... Но нельзя
допустить, чтобы суд, даже руководствуясь благими намерениями, допускал
конкуренцию исков по собственному произволу.
[12] Какими мотивами руководствовался законодатель,
возлагая на родителей субсидиарную ответственность за вред, причиненный
несовершеннолетними детьми? Почему на законных представителей нельзя возложить
ответственность за убытки, возникшие при нарушении несовершеннолетним
договорного обязательства? Представляется, что поведение потерпевшего от
деликтного правонарушения является субъективно безупречным, в отличие от
поведения лица, вступающего в договорные отношения с несовершеннолетним.
Контрагент последнего должен осознавать, что имеет дело с подростком, который
потенциально обладает меньшими возможностями для надлежащего исполнения
договора, «меньшей» степенью социальной ответственности, нежели человек
взрослый. Коммерсанты, обязанные по характеру своей деятельности заключать
публичные договоры (ст. 426 ГК) с каждым, кто бы к ним не обратился, и потому,
лишенные возможности выбора между совершеннолетним и несовершеннолетним
контрагентом, действуют на началах риска и должны, заранее прогнозируя возможные
убытки, причиненные клиентами - подростками, перекладывать их бремя на всю
клиентуру. Книги же, не возвращенные подростком в библиотеку, есть неизбежные
издержки образовательно-просветительной функции муниципального учреждения.
В
случаях, предусмотренных законом, истец имеет возможность выбора между
договорным и внедоговорным требованием о возмещении вреда (убытков) (ст. 14
Закона о защите прав потребителей,
[13]
ст. 1095 -1098 ГК). Поскольку установленное Пленумом Верховного Суда РФ
правоположение, допускающее конкуренцию деликтного и договорного исков к
несовершеннолетнему, содержится в акте, направленном на защиту прав
потребителей, а не предпринимателей, нужно полагать, что
п. 28
Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 7 от 29 сентября 1994 г. имеет в виду
законных представителей несовершеннолетних неэмансипированных
предпринимателей. Возможно, представленный результат толкования правила,
принятого Пленумом Верховного Суда РФ, и вызовет протест у практикующих юристов,
но он есть едва ли не единственный способ совместить предписания закона с
толкуемым правоположением.
Автор считает, что поскольку ст. 27 ГК РФ
дозволяет неэмансипированным несовершеннолетним заниматься предпринимательством,
а споры с участием данных предпринимателей подведомственны как судам общей
юрисдикции, так и арбитражным судам, поднятые в настоящей статье вопросы должны
быть решены Пленумом Верховного Суда РФ и Пленумом Высшего Арбитражного Суда РФ
в совместном постановлении.
6. Обращая внимание на круг имущественных
отношений подростка желающего освободиться от родительской власти, на
имущественный базис его дальнейшей самостоятельной жизни, на вещи. Которые
являются продолжением его личности, правоприменитель, прежде всего, должен
установить факт трудовой или предпринимательской деятельности
несовершеннолетнего. В литературе отмечается, что «трудовая деятельность должна
осуществляться на постоянной основе, а для занятия предпринимательством
необходима соответствующая регистрация в качестве предпринимателя».
[14] Оставляя без внимания немаловажный вопрос
о возрасте возникновения предпринимательской правосубъектности
несовершеннолетних,
[15] отметим, что
ни регистрация ребёнка в качестве предпринимателя, ни трудовая деятельность сами
по себе не должны предрешать вопроса об эмансипации несовершеннолетнего. Лицо,
желающее обрести полную дееспособность ранее установленного законом возраста,
должно убедить суд в том, что его заработок или доходы от предпринимательской
деятельности позволяют ему самостоятельно отвечать по обязательствам, причем как
из причинения вреда, так и, принимая во внимание практику судов общей
юрисдикции, по обязательствам, возникающим из договоров.
Следует отметить,
однако, что конкретные жизненные обстоятельства и условия оборота могут
заставить правоприменителя исходить из презумпции готовности подростка к
самостоятельному ведению дел. Речь идет о ситуациях, в которых ребенок помимо
своей воли «впадает» в уже отлаженный, развернутый бизнес, осуществляемый с
образованием или без образования юридического лица. Такая ситуация вполне
реальна при наследовании предприятия - имущественного комплекса,
предназначенного для извлечения прибыли, или контрольной доли капитала
хозяйственного общества. Данный бизнес нуждается в лице, которое должно
«замечаться» правом, в лице, способном к осуществлению юридически значимой
деятельности.
Для осуществления юридических действий несовершеннолетний
собственник должен эмансипироваться, дабы избежать необходимости испрашивать
согласие законных представителей на совершение сделок с унаследованным
имуществом либо с имуществом контролируемого им юридического лица. Более того,
существуют сделки, недоступные для лица, дееспособного лишь частично, поскольку
присущий им фидуциарный характер не допускает содействия законных представителей
при их совершении. Подобной сделкой, например, является выдача доверенности.
Несовершеннолетний не в состоянии наделить своего агента полномочиями,
выходящими за пределы имеющегося у него объема дееспособности. Между тем
значение доверенности в предпринимательском обороте трудно переоценить. Наконец,
нельзя и представить себе ситуацию, когда несовершеннолетний директор и участник
«компании одного лица» испрашивает согласие родителей на каждую сделку,
совершаемую им от имени коммерческой организации.
Из вышеизложенного
следует, что под предпринимательской деятельностью несовершеннолетнего,
являющейся одним из элементов юридического (фактического) состава, необходимого
для вынесения решения об эмансипации, автор понимает не только
предпринимательство от собственного имени, но и предпринимательство в «маске»
юридического лица.
На первый взгляд, высказанная позиция противоречит
дефиниции предпринимательства, зафиксированной в ч. 3 п. 1 ст. 2 ГК, согласно
которой предпринимательство есть деятельность, осуществляемая лицами,
зарегистрированными в качестве предпринимателей. Лицо, контролирующее
корпорацию, являющееся ее единственным участником м единоличным исполнительным
органом, статусом предпринимателя не обладает. Коммерсантом признается
принадлежащая ему организация. Однако п. 1 ст. 23 ГК, устанавливающий, что
гражданин вправе заниматься предпринимательской деятельностью без образования
юридического лица с момента государственной регистрации в качестве
индивидуального предпринимателя, подразумевает, тем самым, что гражданин может
заниматься предпринимательством и с образованием юридического лица. В
соответствии с ч. 2 п. 1 ст. 121 ГК, если на ассоциацию (союз) возлагается
ведение предпринимательской деятельности, такая ассоциация (союз) может создать
хозяйственное общество или участвовать в таком обществе. Таким образом, даже с
формально-догматической стороны мы можем квалифицировать в качестве
предпринимательства деятельность, осуществляемую единоличным исполнительным
органом от имени хозяйственного общества, чей единственный участник - лицо,
являющееся, генеральным директором того же общества. Другое дело, что при таком
толковании нельзя забывать об одной из функций юридического лица –ограничении
предпринимательского риска, и возлагать на участника и руководителя
хозяйственного общества ответственность по долгам компании независимо от его
вины (например, при банкротстве корпорации).
С сущностной же стороны,
предпринимательство как социально-экономическое явление не зависит от содержания
его легальной дефиниции, которая как и всякая дефиниция, представляет собой лишь
абстрактное рассудочное определение (Гегель). В современной
юридической литературе много внимания уделялось понятие предпринимательства, при
этом оно раскрывалось через признаки легального определения предпринимательской
деятельности. Между тем понятие предпринимательства не должно быть предметом
правовой науки, его изучение есть задача экономистов, социологов, носителей
других отраслей научного знания. Легальное же определение предпринимательской
деятельности в сжатом, «архивированном» виде указывает на содержание
гражданско-правового режима предпринимательства. Вполне допустимо говорить о
том, что
дефиниция предпринимательства есть не более чем математическая
формула, переменные величины которой изменяют свое значение в зависимости от
статусного положения субъектов, видов осуществляемой ими деятельности и тому
подобных обстоятельств.
Наконец, нельзя не отметить, что если мы
откажемся считать предпринимателем в целях применения ст. 27 ГК владельца
«компании одного лица», являющегося ее директором, то будем вынуждены обозначит
его в качестве наемного работника, заключившего трудовой договор (контракт) с
компанией, т. е. самим собой, поскольку one man company есть фикция,
существующая лишь в глазах правопорядка, но не в реальности.
7.
Институт эмансипации, таким образом, призван способствовать функционированию
малого предприятия, мелкого бизнеса, оказавшегося под угрозой в результате
смерти его владельца. Хозяйственным связям предприятия, входящим в его состав
правам требования и долгам необходима персонификация, пусть даже в лице
несовершеннолетнего собственника. То же самое можно сказать и о коммерческой
организации, неожиданно оставшейся без владельца и руководителя. Если в
дальнейшем бизнес будет развиваться под руководством эмансипированного
несовершеннолетнего или назначенного им представителя, то следует признать, что
институт эмансипации в данном случае успешно выполнил свои функции. Коль дело
вдруг неожиданно перейдет в чужие руки, то бизнесу это безразлично, ибо он живет
собственной жизнью, зачастую отличной от жизни его владельца. В случае же
развала бизнеса, эмансипация может умыть руки, ибо сделала ради его спасения
все, что могла.
Работа была выполнена в 2000 г. и впервые
обнародована в издании: Право и законность: Сборник научных трудов/Под ред.
проф. И. Э. Звечаровского и А. И. Хаснутдинова. – Иркутск: ИЮИ ГП РФ, 2001. –
138 с. Исправлена и дополнена специально для размещения на сайте НП «ЮрКлуб».
Исправления потребовались, т. к. в первой публикации автор вслед за д. ю. н. К.
И. Скловским (см.: Скловский К. И. Собственность в гражданском праве: Учеб
–практ. пособие. 2-е изд. М., 2000. С. 37) приписал немецкому юристу Кобану
цитированное в материале высказывание проф. Б. Б. Черепахина. Между тем, слова
проф. Черепахина в работе «Юридическая природа и обоснование приобретения права
собственности от неуправомоченного отчуждателя» высказаны именно в связи с
радикализмом Кобана. В новом ГПК РФ законодатель подтвердил правильность
изложенной в настоящей статье позиции. Согласно п. 1 ст. 287 ГПК 2002 г.
несовершеннолетний, достигший возраста шестнадцати лет, может обратиться в суд
по месту своего жительства с заявлением об объявлении его полностью дееспособным
в случае, предусмотренном пунктом 1 статьи 27 Гражданского кодекса Российской
Федерации. Законодатель не предоставил органу опеки и попечительства или
прокурору правомочия обращаться в суд с требованием об эмансипации
несовершеннолетнего, нет такой возможности и у законных представителей. С другой
стороны, фиксация в ГПК специальных правил о процедуре судебной эмансипации не
позволяет утверждать о возможности рассмотрения соответствующих требований в
порядке производства по делам из административных правоотношений. .
