Арбитражное право

Иск и субъективное право: к вопросу о соотношении

Ненашев М.М.^[1]
netnashev@mail.ru

Судебную реформу второй половины 19 в. можно считать матерью отечественной юридической науки. Конечно работы посвященные юриспруденции выходили в свет и до нее, но они носили фрагментарный характер, не углубляясь в теорию в основном пересказывали содержание действующих законов. Поэтому о юридической науке как таковой в дореформенный период говорить не приходится.
Только с началом реформы появились по-настоящему научные работы по юриспруденции. В многочисленных дискуссиях рождались различные концепции, теории, которые в последующем либо получали свое развитие, либо отвергались. К последним следует отнести и т.н. материально-правовую теорию права на иск.
В основе данной теории лежало представление о подчиненном положении процессуального права по отношению к праву материальному. Взаимодействие между ними определялось в литературе следующим образом: иск присущ материальному праву, защите которого он служит, он есть его принадлежность (Пухта, Вехтер, Дернбург); иск есть само материальное право в своем осуществлении (Бекинг, Гарсоне); или материальное право в судебном его осуществлении (Гольмстен); право на иск только особая форма, особое проявление того материального права, которое предполагается нарушенным^[2]. Видный ученый того времени И.Е. Энгельман прямо отождествлял иск с обязательственным правом^[3].
Постепенно юристы стали склоняться к мнению о самостоятельности процессуального права, о независимости иска от нарушенного права, и еще в начале 20 в. данная теория была отвергнута^[4]. В настоящее время о существовании данной концепции в отечественных учебниках по гражданскому процессу не упоминается^[5].
Казалось бы в настоящее время нет никаких предпосылок для "реанимации" данной теории. В доступной литературе не было высказано никаких аргументов в ее поддержку. Однако похоже, что она готова вернуться к жизни и не просто в виде теории, а в виде закона.
За последнее время, благодаря имеющейся расстановке сил в Государственной Думе, "на ура!" было принято несколько законов страдающих явными дефектами и не приспособленных под российские реалии. Среди них и УПК РФ, который со времени своего издания пережил такое количество поправок, что уже мало кто помнит его первоначальный вид, определенных доработок требуют новые АПК и ГПК.
На фоне этого следует отметить, что предыдущий ГПК РСФСР просуществовал в практически неизменном виде в плоть до его отмены новым ГПК РФ – 38 лет. Причиной это является детальная научная проработка всех его положений, которой не один год занимались лучшие ученые страны. Все ключевые положения открыто обсуждались на страницах юридической литературы где выявлялись их слабые и сильные стороны. Все это лишний раз доказывает и без того известную истину – чем глубже теоретическая разработка закона, чем детальнее изучены социальные связи, которые он призван регулировать, тем больше общественная ценность данного закона.
В настоящее же время появилась четкая тенденция принимать важные законодательные акты без сколько-либо длительного их обсуждения в научных кругах. Если к этому добавить еще и то политическое обсуждение, которое в последнее время превратилось в отечественном парламенте в чистую формальность, то в обоснованности некоторых принятых законов возникают большие сомнения.
Тем более вызывают опасения те ситуации, когда речь идет об изменениях в такой важной отрасли, какой является гражданское право.
Актуальность проблемы противоречий интересов собственника и незаконного владельца на современном этапе развития отечественного права не вызывает сомнений. К ней обращалось множество ученых, а те труды, которые были полностью посвящены указанной проблеме по причине их многочисленности нет смысла перечислять, не говоря уже о тех в которых данный вопрос затрагивался косвенно^[6]. При этом предлагалось несколько вариантов разрешения указанной проблемы, которые, в конечном счете, следует свести к двум: 1) защищающие собственника; 2) защищающие владельца. Однако не один из них не был лишен недостатков и так не получил значимой поддержки.
При этом следует отметить, что рассматриваемая проблема достаточно сложна и трудно разрешима не только с позиций права, но и с позиций морали, т.е. с позиций представления о хорошем и плохом.
Целью данной статьи является не предложение какого-то нового способа разрешения данной проблемы (представляется, что она все-таки должна разрешаться с позиций материального права), а предостережение от совершения не до конца обдуманных шагов, которые могут повлечь серьезные негативные последствия.
Так на рассмотрение Государственной Думы поступил законопроект о несении изменений в ГК РФ, которым предлагалось дополнить ГК РФ ст. 234-1 в п.1 которой, помимо прочего, указывалось следующее: "Лицо, у которого в соответствии со ст. 302 настоящего Кодекса не может быть истребовано движимое имущество, признается собственником такого имущества"^[7]. Как видно из приведенного отрывка, и как указывается в пояснительной записке к законопроекту^[8], законодатель предпочел пойти по пути защиты интересов добросовестных приобретателей по сравнению с интересами собственников.
Конечно, в настоящее время не следует отрицать аморфность и неясность фигуры добросовестного владельца, что является поводом для построения всевозможных юридических конструкций, которые зачастую очень трудно воспринимаются на практике в суде. Однако, рассматриваемый законопроект вместо одной устраненной "неясности" тут же создает другую. Так стоит лишь обратить внимание на выражение "не может быть истребовано", как сразу же возникает ряд как теоретических, так и практических вопросов.
В пояснительной записке указывается, что приобретатель становится собственником при наличии определенных условий: 1) имущество должно быть приобретено на основании сделки; 2) сделка должна носить возмездный характер; 3) приобретатель не должен знать о том, что он совершает сделку с неуправомоченным лицом. Кроме того, если речь идет о движимом имуществе, то принимается во внимание тот факт, что имущество выбыло из владения собственника или управомоченного им лица по воле первого или последнего и поступило во владение добросовестного приобретателя. При этом нетрудно заметить, что автор совершенно упускает из виду выражение законопроекта "не может быть истребовано". Не в одном из перечисленных условий оно не употребляется.
Данное выражение принимается как само собой разумеющееся, вместе с тем, как было правильно указано в п.2 Заключения Государственного учреждения при Президенте РФ "Исследовательский центр частного права" (далее – Центр): "Авторы проекта не понимают различия между выражением "не может быть истребовано" (п.1 ст.234.1), охватывающим и все случаи фактической невозможности истребовать имущество у завладевшего им лица (вследствие того, что это лицо неизвестно, спрятало похищенное и т.д.), и формулировкой "не вправе истребовать"^[9]. На это конечно могут возразить, что в п.1 предлагаемой поправки прямо указано на ст. 302 ГК, но тем не менее, указанная двусмысленность способна породить определенные практические проблемы.
Скорее всего под выражением "не может быть истребовано" следует понимать отказ в виндикационном иске, т.е. основанием приобретения права собственности должно стать отрицательно судебное решение по указанному иску (такого же мнения придерживается Центр – п.3 Заключения). А если так, то ни о каком фактическом составе, как основании возникновения права собственности, в данном случае говорить уже не приходится. Как было правильно отмечено М.А. Рожковой, судебное решение является юридическим фактом само по себе, а не одним из юридических фактов в цепи фактического состава. Иначе, например, "прежде чем зарегистрировать на основании судебного решения право собственности на недвижимость, регистратор прав должен был бы проверять всю цепочку юридических фактов, предшествующих вынесению судебного решения... и только при ее "нерушимости" – правильности выводов суда – и наличии соответствующих правоустанавливающих документов он исполнял бы вынесенную судебную резолюцию"^[10].
Отметим, что сложившаяся ситуация очень сильно напоминает провокационное производство, которое было распространено в средние века.
Провокационное производство возбуждалось в случаях: если кто-либо хвалился, что имеет юридическое требование к данному лицу; если какое-либо лицо имело такие возражения против возможного в будущем к нему иска, которые могли потерять силу вследствие истечения времени. В этих случаях заинтересованное лицо могло обратиться в суд с требованием, чтобы суд обязал истца теперь же предъявить свой иск, в противном случае истец навсегда лишался права обратиться в суд^[11].
Следует также отметить, что в последующем данный вид судопроизводства был отвергнут как несоответствующий принципу диспозитивности^[12].
В предлагаемой поправке не содержится нормы, дающей приобретателю право понуждать собственника к подаче иска, однако суть ее состоит в том, что после подачи иска положение собственника становится хуже чем до подачи.
Можно представить ситуацию когда собственник предвидя, что в виндикационном иске к приобретателю ему откажут не заявляет такой иск, боясь тем самым, что превратит приобретателя в собственника, а сам, соответственно потеряет свое право. Возникает вопрос: следует ли расценивать указанную ситуацию как то, что имущество "не может быть истребовано" или нет? Ведь у истца остается право на заявление указанного иска.
Другой вопрос: если в указанной ситуации собственник пропустил срок исковой давности следует ли это расценивать как то, что имущество "не может быть истребовано"? Ведь истечение исковой давности, с одной стороны, не прекращает субъективного права, а с другой, ставит возможность его осуществления в зависимость от воли обязанного лица.
Еще одной ошибкой рассматриваемой поправки является то, что иск в ней рассматривается как "средство защиты нарушенного права". Данная точка зрения является традиционной как для науки гражданского процесса, так и для науки гражданского права. Несмотря на всю свою кажущуюся безобидность данная позиция таит в себе серьезную угрозу, поскольку напрямую связывает иск с субъективным правом. Однако при этом не учитывается ряд нюансов.
В частности, лицо может ошибочно считать себя обладателем субъективного права или ошибочно считать, что право нарушено (вполне возможно и то и другое одновременно) и заявлять на этом основании соответствующий иск. Очевидно, что в подобных случаях иск никак не связан с субъективным правом и потому не может считаться "средством его защиты".
Рассматриваемая ошибка становится еще более очевидной если взглянуть на нее с позиций объекта процессуального правоотношения^[13]. Под которым никак нельзя понимать субъективные материальные права или охраняемые законом интересы.
Решение об отказе в иске означает лишь невозможность для истца заявить в дальнейшем иск по тем же предмету и основанию к тому же ответчику, но никак не потерю истцом субъективного права.
Во-первых, истец может в дальнейшем заявить иск против того же ответчика с тем же предметом, но по иному основанию и выиграть дело.
Во-вторых, в иске может быть отказано и в связи с тем, что ответчик является ненадлежащей стороной. Например, виндикационный иск был заявлен против лица не являющегося фактическим владельцем имущества. Тогда истец может заявить аналогичный иск против другого лица^[14].
В-третьих, в иске может быть отказано и в связи с тем, что истец является ненадлежащим (истец по виндикационному иску не является собственником). В этом случае также нельзя говорить будто бы истец "получив отказ в иске потерял вместе с ним и субъективное право" поскольку нельзя потерять то, чего и так не имел. А если истец ничего не потерял (в смысле субъективное право), то соответственно и ответчик ничего приобрести не мог поскольку, в противном случае получилось бы, что у двух лиц (у собственника – надлежащего истца и ответчика – фактического владельца) одновременно имеются одинаковые права собственности на одну вещь.
В-четвертых, отказ в иске не обязательно означает, что ответчик приобрел субъективное право. Например, истец ошибочно считает себя собственником и заявляет соответствующий иск против настоящего собственника и суд отказывает в этом иске. Разве можно в подобных случаях говорить что ответчик приобрел право вместе с вынесением судебного решения? Очевидно, что нет. Право у ответчика было и до его вынесения. А судебное решение лишь устранило спор о данном праве.
Дж. Диодши отмечал: "Относительность судебного решения не определяет сущность права собственности. И современное судебное решение также относительно в том смысле, что оно относится лишь к сторонам. Присуждение вещи истцу не исключает того, что она на самом деле принадлежит третьему лицу, не участвовавшему в процессе"^[15]. Аналогично этому отказ в иске совершенно не означает, что тоже самое имущество не сможет быть истребовано у данного владельца другим лицом.
На основании вышеизложенного очевидными становятся следующие выводы:
1) Иск можно рассматривать в качестве средства (формы) защиты права лишь гипотетически и не делать из этого какие-либо дальнейшие выводы. На самом деле иск никаким образом с субъективным правом не связан, а является средством разрешения спора о праве.
2) Отказ в иске нельзя рассматривать как утрату субъективного права истцом и (или) как приобретение этого права ответчиком. В подобных случаях истец лишается лишь права на заявление тождественного иска к тому же ответчику.
3) Нельзя вносить существенные изменения в столь важные законодательные акты, каким является ГК РФ, без серьезного и длительного их научного обсуждения.